Война и потусторонний мир

Холод отступил. Петр закачался, попятился, ударился о кресло и упал в него, задыхаясь. Изо рта вырвался комочек пара.

Реальность осторожно, на цыпочках, возвращалась. Вот раздались сдавленные ругательства, вот Петра обтерли теплым полотенцем, укутали в одеяло, вот в руку сунули горячую кружку. Пахло смородиновыми листьями, брусникой и еще чем-то острым, пряным, колдовским. Язык обожгло, но даже это было приятнее, чем ледяной паралич.

– Пейте, пейте, Петр Михайлович, – шептали в ухо. – Сейчас все пройдет. Ну как вы? Как вы?

Петр прочистил горло – все еще было льдисто:

– Как мороженая селедка.

Рядом засмеялись.

– Вы простите меня, друг мой, не со зла. Увлеклась… – Пальцы приятно прошлись по волосам, спустились по шее и остановились у темляка. – А эту вещицу вы никогда не снимайте, слышите? Бережет вас пуще любой брони. В ней много любви.

Зрение наконец вернулось, и первым проступило лицо Иверии. Ох как у нее полыхали глаза, ох как горели щеки, ох каким жаром обдавала улыбка. И холодной манила, а тут Петр совсем не мог оторваться. Глядя на эту ожившую красоту, ни о чем не жалел.

Иверия погладила взглядом. Заметила, как он ощупывал грудь в поисках мундира.

– Одежду вашу починят и вернут утром, не беспокойтесь. Ну, согрелись?

– Согрелся, – кивнул Петр, хоть и почувствовал, как в шее скрипнули заиндевевшие мышцы.

– Тогда ступайте, не то Егор мне не простит. Я обещала не задерживать вас разговорами. Увидимся утром, друг мой, я передам письмо вашему императору с обещанием помощи.

Петр одернул рубашку, поправил ворот. Задел пальцами темляк – и застыл. Голова наконец прочистилась, и в памяти всплыло лицо Сашки, как он видел в последний раз – серое, бескровное, с серыми пятнами на шее. Вот ведь, и так, на грани смерти, оберегает его.

– Государыня… – начал он. – По правде, у меня есть к вам еще одно дело…

– Какое же? – Иверия смотрела удивленно, но без недовольства. Да и «друг мой» из ее уст звучало воодушевляюще.

– Моя сестра, Александра… Нельзя ли узнать, что с ней, нельзя ли увидеть?..

– Разве она здесь?

– Нет, она там, по другую сторону. Была ранена в бою, лежит без сознания. Едва дышит, но кто-то будто вытягивает из нее все силы. Доктор говорит, все в руках божьих, но я видел там, на поле, черных всадников на лошадях, из ноздрей которых валил дым. Вот я и подумал…

Иверия грустно улыбнулась.

– Мне очень жаль, Петр Михайлович… Но сраженный мертвой сталью уже не воротится к живым. Души, что забрал Кощей, в его владении, тут даже я ничего поделать не в силах. Это его добыча.

– Добыча? – Петр сжал кулаки от звериного слова. – Так ведь она жива! Что ему, мерзавцу, мертвых мало? Государыня, не ради себя прошу, ради невинной души. Можно ли… поговорить с ним, потребовать…

– Полно вам, Петр Михайлович, оставьте. – Иверия положила ладонь ему на грудь, успокаивая. – Тут ничего уже не изменишь. Мир между мной и Кощеем хлипок, только и держится на том, что мы договорились не наступать друг другу на пятки. Так что рисковать своим отечеством ради одной, пусть и невинной, души я не буду. – Когда Петр открыл рот, чтобы возразить, она посмотрела жестко и с намеком: – И вам не советую. Вашу сестру не вернуть, забудьте о ней.

– Разве можно забыть о своей плоти и крови?..

– Ради победы? Сами ответьте. – Иверия поднялась, растирая порозовевшие пальцы. – Идите, Петр Михайлович, вы получили то, за чем пришли, не испытывайте судьбу.

Сказано это было таким тоном, что означало скорее: «не испытывайте меня». В сочетании с похолодевшим взглядом и сухою улыбкой это не оставляло надежды.

Петру ничего не оставалось, как поклониться и выйти за порог.

* * *

Добравшись до отведенной ему комнаты, он упал в кресло и долго сидел, уронив голову на ладони. Красный темляк жег шею немым укором: ты, ты во всем виноват. Петр и не спорил: и в самом деле, виноват. Не уследил, не удержал, не смог вовремя положить конец неподобающим забавам. Не смог распознать, что для Сашки все серьезно, а ведь маменька еще на похоронах отца предупреждала: «Смотри за сестрой! Отец распустил, а теперь ее честь, ее будущее – твоя забота». И Петр заботился как мог, но этого не хватило. Вот и поплатился – только не соразмерно! Да, он не был строг, да, понимал, что просто так свою свободу Сашка не сдаст, но… сбежать? обмануть? отправиться к войску, переодевшись мужчиной? – кто мог о таком догадаться?

Петр сидел, а мысли уже складывались в строчки письма, адресованного сестре, как бывало и раньше. Что бы в жизни ни случалось, хорошее и плохое, – в дороге ли отвалилось колесо, или Анна сбежала с министерским сынком, не оставив даже записки, – он первым делом думал, как расскажет об этом Сашке и как потом будет смеяться или досадовать от ее ответов. Сейчас же… кому ему довериться, с кем делиться, от кого ждать участия?