Война и потусторонний мир

Вода посреди озера вспенилась, забурлила, мелькнуло шелковой лентой гладкое черное тело. Угорь взмахнул хвостом, обдавая Петра веером брызг (несомненно, нарочно, мелкий стервец), а после ушел на дно, выныривая теперь у самого берега. На сушу вышел уже человеком. Мальчишкой. Смешной курносый нос, блестящие глаза, широкий улыбчивый рот. Сын покойного морского царя, племянник лесной царицы, наследник престола, великий князь Егор Никифорович. Егорушка. Казалось, совсем недавно он был патлатым голышастым пацаненком с ушами-плавниками, а вот же, возмужал, окреп и вытянулся. Стал пригожим отроком с глазами-рыбками и темными вихрами. Правда, остался все таким же голышастым. Быстро осознав это, он повертелся, разбрасывая вокруг сеть колючих капель, а после протянул руку к земле и принялся облачаться: исподнее, белая рубашка с воротничком-стойкой, панталоны на подтяжках и бархатный жилет – и вот перед Петром не нелюдь-водяной, а вполне себе выпускник какой-нибудь столичной «Петришуле», разве что кожа с чешуйчатым узором, да и угольные волосы отливают зеленцой.

– Петр Михайлович! – хохотнул он, улыбаясь во все острые белые зубы. – Вот так встреча!

– Ваше высочество. – Петр склонил голову в приветствии.

– Да полно вам. Пока мы вдвоем, зовите, как и прежде.

– Как вам будет угодно, Егор.

Когда мальчишка ступил ближе, Петр обнаружил, что одежда на нем вовсе не из тканей: белая рубашка – причудливо сотканная паутина, пуговицы – перламутровые ракушки, а бархат на жилете – и вовсе мягкая камышовая опушка. Забавно.

Объятие вышло крепкое и чуть влажное. Егор все стоял, подрагивая в его руках, и Петр не отстранялся: помнил, что им, потусторонним, нет ничего приятнее живого тепла. Но вскоре Егор отступил сам. Вцепился Петру в рукав мундира и повлек по берегу на другую сторону озера, не переставая при этом тараторить:

– Пойдемте-пойдемте, о вашем прибытии уже доложили императрице. Я провожу вас до дворца, а сам побегу обратно на занятия. Мой профессор нравственных наук, Дуб Алексеевич, ужас какой строгий, у меня от него плавники трясутся. Но зато уж вечером на балу вам от меня не отделаться, я все новости из первых уст знать хочу. Да-да, во дворце готовится бал, но вы ведь не будете весь вечер только и делать, что танцевать с нашими Mesdames? Вы же уделите время старому другу?

Петр не был уверен, забавляться ли титулу «старого друга» из уст тринадцатилетнего мальчишки, страшиться бала с лесными Mesdames или переживать, что бальный вицмундир остался дома, нетронутый с начала войны.

– Обещаю, что вечером отвечу на любые ваши вопросы. Только уж и вы меня просветите.

– Спрашивайте, Петр Михайлович.

– Тетушка ваша больше не царица, значит?

Егор покачал головой:

– Императрица. Батюшка свое водное царство ей еще перед смертью отписал, а теперь, раз Мертвое царство завоевано и Кощей Микитьевич в мирном договоре признает лесное главенство, мы – империя.

– И как же мне к императрице обращаться?

– Да как к живой бы обращались. Всемилостивейшая государыня, императрица и самодержица потусторонняя, Иверия Алексеевна. Вы уж только Лешей ее не называйте, императрица этого страх как не любит.

Петр взвесил следующий вопрос на предмет неловкости, прежде чем спросить:

– А она… кто? Когда в прошлый раз видел, никак не догадался.

– О чем это вы?

– Для вас, потусторонних, человеческий образ ведь не единственный. Вы вот – угорь. Батюшка ваш, вы говорили, был щукой? Среди стражи я видел и мертвецов, и упырей, и зверей, и даже деревья. Так вот, императрица Иверия, кто она?

Егор хитро улыбнулся, глянул искоса:

– Будет нужда – сами догадаетесь.

Он вложил два пальца в рот и, кажется, свистнул, только звука слышно не было. Зато волоски на затылке встали дыбом, будто свист этот слышался кожей, а не ушами – он прошел волнением по позвоночнику и защипал пальцы ног. По глади озера незамедлительно пошли круги, взбилась пена, как при шторме, а после из волн вынырнули два огромных морских коня – коньками их язык назвать не поворачивался. Размером они не уступали земным животным, только вместо гривы их шеи были усеяны сверкающими шипами, а за спиной, словно крылья бабочки, покачивались прозрачные плавники. Приглядевшись, Петр заприметил и седла, и блестящую сбрую – похожие на обычные, но сплетенные из осоки.

– Прокатимся верхом, – усмехнулся Егор. – Под водой быстрее.

– Да ведь я… – начал Петр, волнуясь в большей степени за сохранность императорских писем в потайном кармане, но договорить ему было не суждено: Егор подошел вплотную, взялся за плечи и поднялся на цыпочки, вытягивая губы. Дунул сильно, резко – и у Петра в груди образовался пузырь, вдохнуть из-за которого было совершенно невозможно.

– Скорее, не то задохнетесь. – Егор дернул за рукав, затягивая в озеро.

С размаху влетев в воду по пояс, Петр не почувствовал ни прохлады, ни влаги, а проведя рукой по мундиру, ощутил сухую ткань. Сапоги сами скользнули в стремена, пальцы вцепились в поводья, тело без труда нашло опору.