Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917

Вплоть до начала XX столетия, когда войска стали снабжаться армейскими интендантствами, во всех войнах солдатам выдавали сухари. Хлеб пекли только на стоянках в больших городах, где для этого использовали местные пекарни. В те времена о легких передвижных машинах для выпечки хлеба никто даже не думал. Генерал Куропаткин, заботливо относившийся к своим войскам, во время Русско-японской войны стал первым, кто начал широко использовать подвижные военные пекарни, в результате чего в его частях почти весь свежий хлеб выпекался на месте. Резонно предположить, что именно благодаря этому нововведению та война стала первой кампанией, в которой в армии больных было меньше, чем раненых и убитых, и это – несмотря на то, что боевые действия велись в климате, непривычном для русских войск, да еще в стране, которая даже в мирное время была подвержена эпидемиям, включая холерные. Знания, полученные на той войне, успешно применялись и в этой кампании. Невозможно не подумать о том, что отныне как в теперешней, так и в будущих войнах между цивилизованными народами вероятность того, что воинская часть может растаять на глазах, теряя от болезней больше людей, чем от огня противника, отойдет в область мрачных воспоминаний. Потери от ружейного и артиллерийского обстрела на войне неизбежны, тогда как убыль личного состава от болезней и эпидемий может быть в значительной степени предотвращена, несмотря на то что эти факторы продолжают оказывать определенное влияние на ход военных действий. С другой стороны, необходимость подвоза в воинские части свежего хлеба взамен сухарей значительно осложняет задачу продовольственного снабжения армии. Разумеется, решение этой проблемы для нас оказывалось делом более трудным, чем для неприятеля – в особенности в тот период, когда бои велись в районах, находившихся вблизи от наших границ, где противоборствующие стороны располагали железнодорожными сетями, находившимися на совершенно разных ступенях развития.

Очень вероятно, что одной из причин, побудивших германцев переменить свои планы в пользу нанесения главного удара на Варшавском направлении, стала надежда таким путем оказать реальную помощь своим австро-венгерским союзникам. В первые месяцы войны вся территория Царства Польского, находящаяся на левом берегу Вислы, оказалась вне сферы сколько-нибудь активных военных действий. Германия удовлетворилась взятием Калиша, где ее солдаты обращались с жителями с ничем не оправданной жестокостью, которая в конечном счете обернулась против них самих, так как террор был направлен главным образом против польского населения, вследствие чего все российские подданные-поляки прониклись отчаянной ненавистью ко всем вообще германцам. Возможно, такое поведение германской армии объяснялось своего рода местью за провал некоторых из ее ожиданий. Насколько нам известно, германцы всегда надеялись, что в случае объявления мобилизации население польских губерний добром не пойдет служить в русскую армию. Они даже учитывали возможность перехода на их территорию большого количества дезертиров. Жестокость, проявленная германцами в отношении жителей Калиша, была того же сорта, что и зверства, творимые ими в Бельгии; поэтому, когда в бельгийской печати был приведен перечень совершенных ими актов вандализма и иных подобных гнусностей, стало очевидно, что Калиш и Лувен стали жертвами одной и той же системы террора.

Очевидно, что конечной целью и назначением этой системы было утверждение в сердцах местного населения такого ужаса, который бы исключал всякую вероятность враждебных действий в отношении недругов-завоевателей. Добиваться такого результата германцы намеревались путем применения бесчеловечной жестокости. Они явно считали свою систему благодетельной не только для самих себя, но и для населения государств, завоеванных ими силой оружия. Кажется, они верили, что террор может служить для покоренных народов предупреждением и гарантией того, что захватчикам не придется прибегать к еще большей жестокости в случае совершения действий, враждебных оккупационной армии. Относительно того, какую пользу их террористические меры принесли германцам, судить должны они сами. Что же касается действия, которое их методы произвели на бельгийцев, поляков, сербов и на все народы держав «сердечного согласия», то по этому вопросу двух мнений быть не может. Мне могут сказать, что я сам защищал подобную систему, настаивая на применении строгости для того, чтобы не попадать в положение, когда обстоятельства вынуждают быть по-настоящему жестоким. Однако аналогии ничего не доказывают. Строгость может и должна быть использована против лиц, которые так или иначе отчасти виновны, – для удержания других людей от следования дурным примерам.

В германской системе «превентивная» жестокость начинает применяться немедленно, как только какой-либо населенный пункт оказывается в их руках, без всякого учета степени виновности ее жертв. Однако суровость отделена от жестокости бездонной пропастью.

* * *