На моем правом фланге стояла 55-я дивизия, занимавшая оборону вблизи от Боржимовицкого леса на небольшом удалении от вражеских позиций. Примерно 28 декабря там успешно отразили несколько германских атак. После полудня траншеи дивизии, тянувшиеся приблизительно на километр вдоль леса, вновь подверглись сильному обстрелу. С приближением сумерек германцы пошли в атаку и, к изумлению начальника нашей дивизии, без особых трудностей заняли лес. К тому времени русские солдаты уже привыкли к ураганному огню германской артиллерии, открывавшемуся непосредственно перед атакой, и нашли способы так укрываться от обстрела, чтобы нести как можно меньше потерь. При этом подразделения располагались таким образом, что могли встретить атакующего неприятеля огнем; если же германцам сопутствовал временный успех, то наши солдаты немедленно контратаковали, не давая врагу времени прийти в себя после атаки или организовать оборону только что захваченных им траншей. На этот раз пришлось вызвать дивизионные резервы, чтобы лучше подготовить контратаку с использованием более крупных сил. Примерно в три часа пополуночи я получил донесение, что эта атака оказалась успешной и германцы из леса выбиты. Одновременно мне донесли, что наши траншеи буквально завалены трупами русских и германских солдат, ввиду чего в других местах начато рытье новых окопов. Старые траншеи закопали, использовав их в качестве братских могил. В то время еще не было морозов, и за ночь работа была закончена. Однако на следующее утро я получил дополнительное донесение в том смысле, что в лесу обнаружены тела солдат, находящихся в бессознательном состоянии и почти не подающих признаков жизни, и что еще примерно двести человек в подобном же состоянии отправлено в тыл. В то же утро, но много позднее большинство из этих людей пришли в сознание. Естественно, в первую очередь сами собой напрашивались два вопроса: какова была причина столь необычного происшествия и не может ли оказаться, что некоторые из погибших солдат в момент погребения были еще живы, но находились в такой же коме? Одновременно офицеры медицинской службы доложили, что от одежды доставленных к ним в полубессознательном состоянии людей исходит отчетливый запах формалина. Уцелевшие в бою подтвердили, что во время артиллерийского обстрела тот же самый запах был намного сильнее, чему во время атаки они не придали никакого значения, думая, что так пахнет какое-то новое взрывчатое вещество. Никто не подозревал, каковы будут результаты распространения этих газов. Германские солдаты, укрывшиеся в захваченных ими русских траншеях, чтобы спастись от нашего огня, по всей видимости, также подверглись действию удушающего газа, в результате чего Боржимовицкий лес остался в наших руках, причем сами атаковавшие германцы понесли тяжелые потери.
Невзирая на это, противник, по всей видимости, остался доволен своим изобретением, поскольку через месяц повторил этот эксперимент в значительно большем масштабе в самом центре моего сектора при подготовке атаки на помещичью усадьбу и винокуренный завод в Воле Шидловской. За всю зиму это была самая серьезная попытка германцев прорваться к Варшаве. Они начали подготовку к наступлению с длившегося целый день артиллерийского обстрела, применяя главным образом снаряды с удушающими газами. Тогда еще никто не задумывался о применении защитных масок; в нашем распоряжении имелось только некоторое количество нашатырного спирта, который в небольших банках разносили по траншеям для разбрызгивания в случае газовой атаки. Однако солдаты могли воспользоваться этим веществом не раньше окончания обстрела, да и тогда только для очистки воздуха на дне траншей и в землянках. Только в этот период в частях принялись за устройство защищенных от газа укрытий. После продолжительного артиллерийского обстрела и ценой неоднократных атак на позиции двух моих дивизий на фронте протяженностью около шести километров германцам удалось всего лишь захватить усадебный дом и винокурню, вынудив наши части отступить не далее чем на тысячу шагов, образовав в линии обороны только неглубокий уступ. Должен еще отметить, что мы поставили себя в крайне невыгодное положение, упорствуя при защите каменного винокуренного завода, капитальных амбаров и тому подобных строений, принадлежавших местному пану. Дело в том, что при этом наши солдаты получали многочисленные ранения не только от осколков снарядов, выпущенных из германских тяжелых орудий, но также и от многочисленных обломков камней и кирпича, вырываемых взрывами из стен. Напротив, положение германцев, занявших наши прежние позиции, было совершенно иным, поскольку в то время во всем моем корпусе не имелось ни единого тяжелого орудия, а легкая полевая артиллерия была слишком слаба для разрушения каменных зданий.