Война или мир

Да, мало нынче осталось на севере самостоятельных хозяев — кто не хотел подчиниться, убежали, кто на юг, кто в Англию, а кто и за океан. Но и северные, и южные пока еще помнили, что они — норвежцы; и ведь бывало, что и родственники оказывались по разную сторону границы, и никто особо не запрещал им плавать друг другу в гости. А кто-то и возвращался, как сынок Клауссена, Карл, дружок и одногодок моего Юхана, и говорят, что не с добром он вернулся, Юхан у него припрятанный «стэн» видел, зачем рыбаку автомат? Стал у молодых заводилой, правда, пока лишь собираются и песни поют во славу нашего доброго короля Хокона… однако уже грозят кулаками бока намять любому, кто покажется им «трэлем» при русских (прим. авт — «трэль» у викингов, примерно соответствовал нашему холопу) и недостаточно почтителен к Его Величеству! А когда приезжали в деревню советские из комендатуры, офицер с полудюжиной солдат, так храбрый Карл спрятался и сидел тише воды ниже травы — а после, напившись пьяным, орал на всю улицу, что скоро наш король вышвырнет вон славянских недочеловеков, да еще и землю Мурман у них заберет. По-честному, Эриксен не возражал бы, если бы все стало, как до войны. Но страх был — в войну все его дети живы остались, а теперь что будет?

А жизнь менялась. Все чаще в этих водах появлялись целые флотилии траулеров, и русских из Мурманска, и немецких из Гамбурга. А в прошлом году в сезон с траулерами приходил большой пароход, на который прямо в море сдавали улов, причем говорили, что там на борту из рыбы сразу делают консервы! Если так пойдет дальше, то такие, как Эриксен станут не нужны — и рыбы в море не останется, и при такой ловле она выходит дешевле. Может и вправду, еще один или два таких рейса, только фунты не тратить а припрятать — и податься в Англию, где нет никакого коммунизма?

Тут Маркус выкрикнул — там шум мотора в тумане, справа и впереди! И это не рыбаки — что-то мощное и быстрое! Видимость была кабельтова два, не больше, оставалась надежда, что не заметят. Нет — похоже, прямо на нас идет!

Бочки в воду! Проклятый брезент, принайтовлен на совесть! Режьте концы, быстрее! Это вам не какая-то контрабанда! Мальчики суетились на корме, еще минута бы! Но не было ее — из тумана выскочил русский сторожевик, размером лишь немногим больше «Марты», спаренные автоматические пушки на носу и на корме, уже на нас повернуты. И над рубкой антенна куполом — локатор, у немцев на патрульных кораблях его не было почти никогда! Набросились на нас, как пираты на абордаж — с ходу, кранцы вывалили, закинули нам на борт «кошки» на тросах, подтянули, и уже русские матросы с автоматами прыгают на палубу — всем стоять, не шевелиться! Юхан пытался что-то возразить, так его сразу уложили мордой вниз. Брезент тотчас же содрали окончательно, и кто-то уже кричит своим на сторожевик:

— Мины! Четыре штуки, готовы к постановке! Как в прошлый раз.

Подходит к Эриксену русский офицер, или унтер, звания не различить, но явно старший у абордажников. И бьет в лицо, при сыновьях и внуке.

— Попал ты дед, конкретно! Тебе вышак, им лагерь — это если повезет.

Неужели конец? Ладно, сам Эриксен уже пожил — ну а сыновей за что, они ведь лишь то делали, что я скажу? А Эрику шестнадцать еще, ему жить и жить — теперь в страшном русском ГУЛАГе сгниет?

Если б знать. Скинул бы эти бочки за борт в море, наказал бы сыновьям не болтать — и никто бы ничего не узнал! Да и какая разница тому англичанину, мистеру Уолтону, ведь не свое и не за свое платит — ему лишь начальству доложить, что мины у русской военно-морской базы выставлены — Эриксен хоть и простой рыбак, но долго на свете пожил, чтоб понимать, какой расклад.

Теперь в далеком Лервике мистер Уолтон, узнав, лишь покачает головой, «ай эм сорри», и вычеркнет неудачников из списка живых, найдутся другие, желающие заработать. А мальчикам придется умирать за его карьеру!

Норвежское море, севернее Тронхейма. 16 сентября 1950.

Боже, пошли нам английский конвой… Тьфу, привязалось — как принимали новенькие «двадцать первые бис» в Бремене, так сами на фрицев стали похожи! И песенка эта, «наш командор — морем просоленный Дениц», уже четыре года как эту сволочь повесили в Штутгарте вместе с прочими «Г». А вот брать в поход свежий хлеб вместо сухарей, хотя бы на первые дни, как у немцев, переняли очень быстро. Разговоры ходят, что у североморцев уже какой-то особый хлеб выдают, который не черствеет и не плесневеет совсем, но мы пока не видели. Узнаем, правда ли, как на север попадем.