Война хаоса

— Вперед! — кричит мэр, его гул врывается в головы солдат, и те бросаются вниз по дороге — искать уцелевших спэклов.

Но по размеру огненного облака было ясно, что в живых опять никого не осталось.

— И снова, — говорит он, поворачиваясь к госпоже Брэтит, — ваш взрыв получился слишком мощным. Прямо загадка какая-то!

— А вы бы предпочли умереть? — спрашивает она, тоном давая понять, что такой исход дела вполне бы ее устроил.

— Да вы просто не даете нам первыми добраться до спэклов. Думаете припасти хоть одного для госпожи Койл.

На ее испепеляющем взгляде можно зажарить свинью.

— Впредь, мальчик, не смей так разговаривать со старшими!

От ее слов мэр прыскает со смеху.

— Я буду говорить с вами как захочу, госпожа, — шиплю я. — Вы мне не указ. И не надо заливать, бутто ваша предводительница ничего не задумала!

Госпожа Брэтит, не меняясь в лице, переводит взгляд на мэра:

— Очаровательно!

— И весьма метко, согласитесь. Как всегда.

Мой Шум неожиданно розовеет от его похвалы.

— Будьте любезны, доложите госпоже Койл об очередном успехе, — говорит мэр целительнице. — И очередном провале.

Госпожа Брэтит садится в телегу к госпоже Надари, и они уносятся в город, стреляя в нас злобными взглядами.

— На ее месте я бы поступил так же, Тодд, — говорит мэр, когда солдаты начинают возвращаться с пустыми руками. — Не дал бы противнику получить преимущество.

— Мы не противники, а союзники, — говорю я. — У нас должна быть общая цель — заключение мира.

Мои слова его не трогают. Он просто смотрит на марширующих мимо солдат — те смеются и перешучиваются, радуясь очередной победе после стольких поражений. Когда мы вернемся на площадь, мэра ждут ликующие вопли целой армии.

Виола говорит, что в лагере «Ответа» из госпожи Койл тоже сделали героя.

Но они воюют там, где могли бы действовать мирно.

— Пожалуй, ты прав, Тодд, — вдруг произносит мэр.

— В чем?

— Мы должны сотрудничать. — Он с улыбкой поворачивается ко мне. — Пора испробовать новый подход.

[Виола]

— Что там происходит? — спрашивает Ли, расчесывая кожу под повязками.

— А ну перестань! — Я легонько шлепаю его по руке — и тут же сама кривлюсь от боли.

Мы находимся в палате корабля-разведчика, на стенах вокруг — экраны, на которые транслируется изображение с зондов, рассыпанных по долине. После вчерашнего чересчур мощного взрыва, устроенного госпожой Брэтит. мэр удивил всех неожиданным предложением: чтобы следующую миссию вела Симона. Госпожа Койл дала согласие, и Симона взялась за работу, сосредотачивая все усилия на единственной цели — схватить хотя бы одного спэкла и отправить его домой с предложением мира.

По мне, так это ужасно странно, ведь мы стольких уже перебили… Когда я наконец привыкну, что войны в принципе лишены логики? Ты убиваешь врагов, чтобы они поняли, как ты не хочешь их убивать.

Война превращает мужчин в чудовищ, вспоминаю я. И женщин тоже.

Сегодня Симона думает осуществить еще более хитрый отвлекающий маневр, чем обычно. Она поместила все зонды над одной тропой, чтобы спэклы подумали, будто мы ждем их с юга: там госпожа Брэтит расставила бомбы, которые должны взорваться раньше срока — как бы по ошибке. При этом северная дорога останется открытой, и там врага будут поджидать затаившиеся женщины «Ответа» под предводительством Симоны, в последний момент они выскочат из засады, чтобы поймать хоть одного спэкла.

— Ты мне ничего не рассказываешь, — жалуется Ли, снова трогая повязку.

— Может, проще посадить сюда Брэдли? Ты бы все увидел в его Шуме.

— Нет, лучше ты.

В Шуме Ли снова появляюсь я: ничего слишком личного, просто обычная я — только здоровая, вымытая и причесанная — вместо костлявой дрожащей грязнули.

Ли пока ни разу не заговаривал о своей слепоте, разве что отпускал шуточки. Когда рядом оказывается кто-нибудь с Шумом, он видит происходящее — по его словам, это почти то же самое, что видеть самому. Но Ли проводит в моей компании много времени (мы оба почти не вылезаем из этой дурацкой палаты), и я чувствую, как он подавлен. Ему кажется, что жизнь кончена, что отныне ему придется видеть только собственные воспоминания и чужие картины мира.

И даже поплакать нельзя — ожоги еще очень болят.

— Когда ты молчишь, — говорит Ли, — мне кажется, что ты читаешь мои мысли.

— Извини… — Я отвожу глаза и кашляю в кулак. — Я просто очень волнуюсь. Хоть бы сегодня все прошло нормально!…

— Перестань себя корить. Ты защищала Тодда, вот и все. Если бы для спасения моей мамы и сестры пришлось развязать войну, я бы ни минуты не сомневался.

— Но на войне не сводят личных счетов, — говорю я. — Это плохо, это мешает трезво мыслить.

— Какая же ты личность без личных счетов? В той или иной степени война становится личным делом каждого. Правда, обычно — делом личной ненависти.

— Ли…

— Я только хочу сказать, что ему страшно повезло: ради него кто-то готов пожертвовать целым миром. — В Шуме Ли появляется неловкость, он гадает, как я восприняла его слова. — Только и всего.

— Он бы сделал ради меня то же самое. — тихо произношу я.

Я тоже, говорит Шум Ли.

И я знаю, что это правда.