Он отвалился на спинку непристойно удобного кресла с автоматически изменяющейся конфигурацией, демонстративно водрузил ноги в ботинках на самую середину огромной столешницы, закинул руки за голову и задумчиво устремил взгляд в подволок, размышляя о превратностях успеха.
Когда его, тогда еще неопытного молодого офицера, впервые послали в систему Василиска, это было не самое желанное назначение. В сущности, в то время не было даже уверенности, что Звездное Королевство Мантикора оставит за собой эту территорию. Если бы верх одержали либералы и Ассоциация консерваторов – не оставило бы. Но желание постоянно цапающихся между собой единомышленников-изоляционистов так и не сбылось, а за следующие полвека Василиск превратился в невероятно важное и ценное владение. Транзит через терминал Василиска нарастал, как лавина, пока не достиг трети объема всех перевозок через Мантикорскую туннельную Сеть, и лейтенант Рено последовательно становился коммандером Рено, капитаном Рено и, наконец, адмиралом Рено, командующим станции астроконтроля Василиска.
Ну а потом хевы разнесли к чертям всю инфраструктуру системы.
Лицо Рено перекосилось от мгновенно вспыхнувшей боли, едва он вспомнил опустошительный хевенитский налет, полностью уничтоживший полвека инвестиций и труда. Склады, ремонтные доки, строительные стапели, спутниковые солнечные батареи, орбитальные фермы, перегрузочные терминалы, орбитальные фабрики и перерабатывающие заводы… Это была самая успешная атака хевов за всю войну, и Рено видел ее слишком близко. Станция астроконтроля тоже значилась у хевов в списке на уничтожение, и спасло её лишь то, что Восьмой флот подоспел вовремя. Да и его собственную жизнь спасло только это, признавался себе Мишель.
Но это случилось пять стандартных лет назад. Сейчас Василиск восстанавливался, и намного быстрее, чем кто-нибудь – включая Рено – мог себе представить до нападения. Отчасти, на его взгляд, причина была в том, что изначально инфраструктура росла только по мере роста потребности в ней, а создаваемая сейчас – разрабатывалась и строилась для сформировавшихся и четко осознанных нужд. К тому же он горестно признавал еще один немаловажный фактор: правительство Высокого хребта видело в восстановлении Василиска прекрасную возможность вливать огромные деньги в социально значимые проекты. Возрождение Василиска не только создавало рабочие места – что тоже немаловажно на сегодняшний день, когда военных увольняют и демобилизованные наводнили рынок труда, – но и прекрасно иллюстрировало главный лозунг Высокого Хребта: «Строим Мир».
«Ещё бы им не быть «строителями мира», – с отвращением подумал Рено. – Воевать эти идиоты решительно не способны! Одно утешает: Василиск, пожалуй, – наименьшее надувательство из их программ».
Это и есть, – признавался он, пусть даже только самому себе, – подлинная причина его неприязни к нынешней работе. Не в том дело, что она увела его с Василиска в то время, когда звездная система снова становилась на ноги, но в том, что, по его мнению, вся программа, руководить которой его воткнули, была запущена лишь как удачный пропагандистский проект Высокого Хребта и его своры.
«Будь справедлив, – упрекнул он себя. – Из бюджета они, конечно, гребут, и в политическом плане стригут со своего детища все что можно, но ведь давно пора было дать ход Джордену Кару. Просто мне не нравится вся эта шумиха. И еще мне почему-то не кажется, что правительство – это именно то, что Кару нужно. И кроме того, мне очень, очень не нравится, когда такие люди, как Макрис, дышат мне в затылок… и достают людей, которые у меня работают. А еще…»
Он заставил себя оборвать перечень вещей, которые не нравились ему в сложившейся ситуации. Кроме того, признавался он где-то очень глубоко в душе, многие из них сводятся к одному: его бесконечно злит то, что барон Высокого Хребта и его прихлебатели неукоснительно следят, чтобы все заслуги приписывались им.
Он еще несколько секунд мрачно разглядывал потолок, затем взглянул на часы, вздохнул, вернул ноги на положенное место на палубе и перевел спинку кресла в вертикальное положение. Кстати, о докторе Каре…
Дверь – она была слишком великолепна, чтобы называть ее, как положено здесь, на борту «Гефеста», «люком», – открылась точно в назначенное время. В этом, насколько знал Рено, не было заслуги доктора Джордена Кара, который редко появлялся где бы то ни было в назначенное время. Зато Трикси Хэммит, секретарь Рено, была, напротив, пунктуальна до одержимости и вполне могла компенсировать несобранность целого полка Каров.