Война кланов. Охотник 1

    Эх, как же не хочется покидать теплые полати, сквозь свежие опилки холодная земля лижет пятки. Окна, затянутые бычьим пузырем, рассеивают свет встающего солнца. Из-за сквозняка из щелей слегка покачиваются расшитые рушники по краям рамы. Я крещусь на иконы в углу – не зря же мы искали хозяев с православной верой.

Ух ты, да что же это за век такой? Глубокая старина?

Кряхтя, лезу под широкий дубовый стол, заодно заглядываю и под приколоченные к стене лавки. С плоской подушки на меня смотрят глаза встревоженного седоусого хозяина. Я прикладываю палец к губам и киваю успокаивающе, мол, спи, все в порядке. Шарю под ним, но сапога не нахожу, лишь лапти, кадушки да горшки.

– Митька! Долго тебя ждать?! Точно запорю!!

   От неожиданности я вздрагиваю и здорово прикладываюсь о столешницу. Со скатерки соскальзывает глиняная кружка и, совершив недолгий полет, с глухим стуком разбивается.

– На штейште, – одними губами выдыхает хозяин дома.

– Ага, на счастье. Вон оно, ужоть проснулось и бушует, – я ползу осматривать оставшуюся часть горницы. На голове точно шишка вырастет.

– Эй, уважаемый! Может, хоть вы меня услышите? Нет? И почему я не удивлен? Игровой персонаж вряд ли слышит игрока по ту сторону экрана…

Сапога нет ни под разукрашенной прялкой, ни под кухонным шестком печи, ни под полками с утварью. Даже в хайло печи заглядываю – чем черт не шутит?

Хозяин с хозяйкой не слезают со скамеек, тихо наблюдая за моими метаниями. Притаились ляхи, тоже страшатся моего начальника.

– Не ищи, Митька! Я уже нашел! И на какой ляд ты мне сдался, если я все сам делаю? А ну-ка подь сюды! – доносится из спаленки.

Фу-у-ух! Как камень с плеч – ещё раз крещусь на иконы. Спасибо, Николай-угодник. Хозяева улыбаются, глядя на мое посветлевшее лицо. Нда, сегодня обходится без ломания мебели. Но ещё не вечер.

– Иду, барин!

Под моим напором скрипит дверь в светелку и замирает, натыкаясь на преграду. Приходится навалиться плечом и отодвинуть в сторону упавший табурет. С шуршанием открывается картина легкого разврата.

В крохотной спаленке темно. На невысоком столике, вперемешку с нижним бельем и исписанными бумагами, валяется пустая бутыль и две небольшие чарки. С широкой постели, в свободной рубашке, зауженных штанах и одном сапоге, угрюмо смотрит гроза и гордость Прейсиш-Эйлау. По полку ходят легенды, как Давыдов один бросился на сотню французских улан, и, пока те гонялись за наглецом, на выручку подоспели русские гусары.

Да это же сам Давыдов! Вот это повезло! Неужели и он тоже оборотень? Или охотник?

Сейчас на постели посапывает очередная победа, из-под одеяла торчит заголенная ножка.

– Денис Васильевич, закрой срамоту-то! У меня жена осталась во Владимире, а подобное зрелище срамное ум на грех толкает, – прошу я и скромно отворачиваюсь к зашторенному окну.

– Эх, Митька! Экой же ты нежный стал. Всё, поворачивайся, укрыл, – нога и в самом деле исчезает под лоскутным одеялом. – Послушай-ка лучше, друг, какую элегию я накропал за ночь!

– Денис Васильич, жениться бы тебе. Глядишь, и отпадёт охота на стихоплетство. И по ночам не с очередной музой элегии бы выписывал, а богатырей плодил на радость отчизне. Забудь уж свою Аглаю, не терзай душу, – я помогал обертывать портянку.

– Молчи, дурак, и слушай! А про Аглаю ещё раз в таком тоне заикнешься – рыло начищу! – брови грозно сходятся в растрепанную сойку.

– Всё-всё-всё, дурак и слушаю! – спорить бесполезно, а в скулу ранее прилетало.

– Итак, назвал сие «Моя песня», – Давыдов встает в позу, и возвышенным басом зачитывает:

Я на чердак переселился:

Жить выше, кажется, нельзя!

С швейцаром, с кучером простился

И повара лишился я…..

Тут я задремываю и начинаю видеть свою владимирскую деревеньку в десяток дворов. Милую Анастасью Никифоровну, Петьку-несмышленыша. Думаю, что скоро французов победим, и я вернусь обратно. Что-то Давыдов тон повышает, никак заканчивает? Не пропустить бы феерию, а то и плюхой не отделаюсь.

Я кой-как день переживаю -

Богач роскошно год живет…

Чем кончится? И я встречаю,

Как миллионщик, новый год.

Стихи… и от самого автора, я заслушался.

Последнюю фразу почти выкрикивает, видать, накипело на душе. Спящее чудо ворочается под одеялом, но не рискует вылезать наружу.

– Ух, как здорово, Денис Васильич! Прямо с нас писано, ажинно дух захватывает! – я тихонько рукоплещу разгоряченному поэту.

Я рукоплещу вместе с тем, чьими глазами сейчас смотрю на Давыдова. Не фанат стихоплетства, но тут прямо душу вывернул…

– То-то, Митька! – румяные щеки алеют от похвалы, губы обнажают ряд белых зубов, – Вот говоришь, что «здорово», а сам щи готовить не хочешь!