Война (Книга 2)

Наступило молчание. Сталин стал расхаживать по кабинету.

"Дураки, - наконец заговорил он без всякой запальчивости. - Среди интеллигенции есть люди, не сразу пришедшие в наши ряды. Некоторые из них с удвоенным рвением стараются доказать преданность Советской власти. А подхалимствующий дурак приносит вреда больше, чем сотня врагов... Не исключен и злой умысел, чтобы дискредитировать Сталина".

"Только я не хочу быть причиной разбирательства, - просительно заметил Фейхтвангер. - У вас при таких обвинениях грозит тяжкая кара".

"Да, с врагами мы не очень церемонимся, - жестковато заметил Сталин. - Но все-таки я не думаю, что бюст Сталина водрузили специально к выставке Рембрандта. Видимо, он стоял там и до выставки". - И Сталин, подойдя к своему столу, сделал карандашом пометку на календаре.

И сейчас, когда машина мчалась по Арбату, ему вспомнилась первомайская демонстрация, колонны ликующих людей с портретами Ленина, Сталина, членов Политбюро, с транспарантами, лозунгами, цветами. Половодье улыбок, шквал возгласов - искренняя любовь, глубокая вера и преданность народа зримым сверкающим потоком захлестывали трибуну Мавзолея и его, Сталина...

Да, так было... Иначе и быть не могло, ибо тогда пронесшиеся через жизнь народа бедствия, связанные с попранием законности, еще не отождествлялись с именем Сталина. В сознании огромного большинства людей кто угодно мог быть виноватым в жестоких перегибах классовой борьбы, только не Сталин. И когда наступила пора военных испытаний, народ, естественно, обращал свои вопрошающие взоры к нему, а он - к народу и его истории...

Кортеж черных лимузинов, в одном из которых ехал Сталин, промчался через Боровицкие ворота на территорию Кремля.

В своем кабинете Сталин посмотрел на висевшие на стене портреты Маркса, Энгельса и Ленина. В это время зашел Молотов. Он поздоровался и с недоумением проследил за устремленным на стену взглядом Сталина.

Кивнув в ответ на приветствие, Сталин, заметив удивление Молотова, усмехнулся и пояснил:

- Прикидываю, где лучше портреты повесить.

- Чьи портреты? - Молотов удивился еще больше.

- Твой да мой.

- Шутишь, Коба! - Молотов коротко засмеялся.

- А чьи тогда? - Сталин с веселым любопытством поглядел на Молотова, а тот, вспомнив вчерашний острый разговор в Наркомате обороны, засмеялся громче и ответил:

- Может быть, Тимошенко и Жукова?

- Это ближе к истине, - ответил Сталин, посерьезнев. - Портреты Тимошенко и Жукова, может, повесим после нашей победы. А сейчас надо, чтобы мы видели здесь портреты Суворова и Кутузова.

- Да, в этом есть резон, - согласился Молотов.

Оба сели: Сталин - в свое рабочее кресло, Молотов - на стул у стола. Понимающе, с тенью горечи и тревоги посмотрели друг на друга.

- Чаю хочешь? - спросил Сталин.

- Благодарю, - отрицательно качнул головой Молотов. - Чаепитие располагает меня к неторопливым разговорам. А дел пропасть. Во-первых, настоятельно атакует английский посол. Сильно обижается господин Криппс, что ты не торопишься принять его.

- Наша неторопливость, учитывая, что перья летят с нас, а не с Черчилля, не уронит нас в глазах англичан и еще кое-кого...

- Посол дает понять, что Черчилль поручил ему встретиться в первую очередь лично с тобой.

- Пусть еще потомится... Разберемся со своими сложностями, наметим программу действий, потом начнем встречаться с дипломатами.

- И во-вторых, - продолжил Молотов ранее начатую мысль, - сегодня на Политбюро и Совнаркоме надо рассмотреть проект общего мобилизационного народнохозяйственного плана на третий квартал этого года. Иначе заморозим деятельность Госплана.

- Хорошо, - согласился Сталин и начал набивать табаком трубку. - Но давай, товарищ Молотов, все по порядку. Скажи, пожалуйста, тебе не кажется, что нам надо решительно и немедленно сосредоточивать гражданскую и военную власть в одних руках?

Молотов посмотрел на Сталина с пониманием истоков его тревог и, побарабанив пальцами по столу, раздумчиво ответил:

- Да, эта мысль неоднократно приходила и мне. Надо, чтобы все в государстве глубоко поняли и ощутили, что партия берет на себя полную ответственность за руководство народом и армией в столь тяжелейшие дни. Это пойдет на пользу и высшему военному командованию. У него появится больше уверенности и раскованности в мышлении, в принятии важнейших решений, которые будут обретать силу закона при одобрении... высшей военно-партийной, что ли, инстанцией... Не знаю, как точнее ее наименовать.

- Я помню, как было в ноябре восемнадцатого, - сказал Сталин. Усложнились дела на фронте, и ВЦИК без промедления учредил Совет Рабочей и Крестьянской Обороны под председательством Ленина. Нам нужен орган в этом роде, с широкими функциями.