Война (Книга 2)

Слова Ольги Васильевны будто ударили Ирину; она прижала ладони к побледневшим щекам, остановив на матери испуганный взгляд. Потом непослушными ногами подошла к окну, где стояла Ольга Васильевна, припала к ее плечу, и в тишине прошелестел по-детски просительно-жалостливый голос:

- Но это же неправда... Ты сама говорила...

Ольга Васильевна уловила нарастающее в сердце дочери чувство ужаса, но не спешила успокаивать ее, понимая, что сейчас только так можно удержать Ирину от поспешных решений. И с холодной расчетливостью спросила:

- А если правда?

- Ты что-нибудь узнала?! - Ирина уже захлебывалась в слезах, боясь услышать от матери что-то чудовищно страшное.

Внутренне содрогнувшись от жалости к Ирине, Ольга Васильевна порывисто повернулась к ней, обняла, прижала к груди ее голову и тихо заплакала, ощущая жгучую потребность рассказать дочери о своих тревогах и бессонных ночах. Нет, она, разумеется, не могла поверить, что ее Федор сдался в плен или сложил голову, не могла поверить хотя бы потому, что, помимо всего прочего, не представляла себе свою дальнейшую жизнь без него, без ожидания его приезда, без тоски по нему - живому, без всего, из чего складывалась их любовь; ведь она, кажется, только ради него и жила на свете, во имя его важных дел, его душевного покоя и равновесия. И не могла себе вообразить Ирину без отца, как и себя без мужа, хотя понимала, что и с Федором могло случиться то непоправимо жестокое, что случается с людьми на войне. И если судьбе угодно обрушиться на них с Ириной тяжкой бедой, то им надо быть только вместе, только рядом...

- Мама, ты что-то от меня скрываешь? - с мольбой допытывалась сквозь плач Ирина. - Тебе стало что-нибудь известно о папе?

- Ничего не известно, - вытирая слезы, ответила Ольга Васильевна. Но ты же не маленькая... Все может быть... Слухи не ветер разносит.

- Но ведь наш отец скорее умрет, чем поднимет руки перед фашистами!

- Да, конечно... Но пока мы не узнаем о нем, не ходи в военкомат.

- Я должна подумать.

В это время в прихожей раздался звонок.

- Иди открой, - сказала Ольга Васильевна, а сама заметалась по кабинету, ища взглядом, чем бы прикрыть газетный столик. Под руку подвернулась домашняя куртка Нила Игнатовича, висевшая на спинке кожаного кресла. Ее и накинула поверх пачек денег и драгоценностей. В это время с верхнего торца двери, ведшей в кабинет, соскользнула на пол Мики. Щуря ясно-голубые глаза, огромная ангорская кошка потерлась о ногу Ольги Васильевны и, вспрыгнув на столик, стала укладываться на куртке. Только теперь вспомнила Ольга Васильевна, что здесь, на этом столике, всегда нежила кошку покойная Софья Вениаминовна.

А Ирина, открыв входную дверь, увидела дворника.

- Простите, ангел вы мой. - Дворник, предупредительно улыбаясь, переступил порог и снял фуражку. - Описи делать не велено. Поручено только проследить, чтобы немедленно был сдан радиоприемник.

- Куда же его сдавать? - растерянно спросила Ольга Васильевна. - Да и как поднять такую тяжесть?

- Ангел вы мой! За этим меня и прислали! - Дворник, окинув Ольгу Васильевну ласковым взглядом, привычным жестом разгладил усы и достал откуда-то из-под белого фартука носильные ремни с двумя ручками. - Если позволите...

- Пожалуйста, ради бога! - обрадованно проговорила Ольга Васильевна, снимая с приемника старые журналы. - Буду вам очень благодарна.

Словно нечаянно посмотрев на газетный столик и увидев поверх куртки кошку с пушистой шерстью пепельного цвета, дворник на какое-то мгновение замер от удивления, а потом взялся за дело. Он легко снял громоздкий радиоприемник на пол и начал разматывать носильные ремни. Глаза его в это время оценивающе смотрели то на свисавшую с высокого потолка хрустальную люстру, то на плитки молочно-белого нефрита, которыми был облицован дымоход камина, то перескакивали на тяжелую, с яркой росписью вазу японского фарфора, стоявшую на старинном секретере красного дерева, то шарили по живописному холсту, заключенному в овальную раму темного дуба, там в сизой дымке высились горы, а их вершины излучали сияние от восходящего, еще невидимого солнца.

Ремни плотно обхватили желтый глянец приемника, и дворник предупредительно обратился к Ольге Васильевне:

- Надо, мой ангел, чтобы кто-нибудь из вас с паспортом сопроводил меня к почтовому отделению. Там принимают эти штуки.

- Ирочка, прогуляйся, пожалуйста, - сказала Ольга Васильевна дочери, а сама выбежала в прихожую и, взяв со столика под зеркалом свою сумочку, с чувством неловкости спросила у дворника: - Сколько с меня за ваши хлопоты?.. Право, я не знаю... Вы так любезны...

- Прошу вас, не надо, ангел вы мой! - Лицо дворника светилось искренней добротой, а в глубине глаз плескалась странная, кажется, даже надменная улыбка. - Не беру подаяний...

- Простите, - растерянно сказала Ольга Васильевна. - Ведь такой труд...