Война (Книга 2)

- При желании все можно оправдать... Особенно если умеешь логически мыслить... Убийца и тот находит оправдание своим ужасным поступкам. Ольга повернулась к Сергею Матвеевичу лицом и продолжала со сдерживаемым волнением: - Сережа, ведь если б не встретился мне Федя, я бы, наверное, вышла замуж за тебя. Клянусь, была бы верной тебе женой, но... может, все-таки по обязанности... Я только потом поняла, что мы с тобой играли в любовь, не зная, что это такое. Во всяком случае - я... А Федя воспламенил во мне истинное чувство, настоящее, ну... такое, о существовании которого я и не подозревала... - Ольга, наверное, заметила, как при этих словах губы Сергея Матвеевича будто превратились в каменную складку, и примолкла. Тут же потускневшим голосом спросила: - Может, не стоит об этом?.. Впрочем, ты должен знать, иначе не успокоишься... Так вот, дорогой мой, каждый человек к чему-то предназначен. Ты - к созданию каких-то машин, а я - к любви... Да-да, и это не пошло, не банально, ибо я имею в виду любовь к единственному моему избраннику, к нему одному - со всеми его славными и дурными чертами, но присущими только ему одному, с его умом, с его добротой, бескорыстием, незлобивостью и еще с его трудной солдатской судьбой, которую он любит и ради которой живет, видя в этом свой главный долг человека, отдавая ей все самое сильное в себе, а мне оставляя свои слабости, как лекарке... И я счастлива, что нужна ему, что любовью своей врачую его боли и даю ему радость и силу...

Сергей Матвеевич не перебивал Ольгу да уже и не вникал в смысл напевного течения ее слов, улавливая в их сливающемся музыкальном звучании взволнованную и чистую искренность. Старался силой мысли сбросить навалившуюся на него огромной тяжестью тоску, подавить боль в груди и найти хоть какую-нибудь зацепку, чтобы пусть частично, но разрушить это великолепно построенное в ее воображении здание любви и верности.

Он не заметил, что Ольга умолкла, а когда опомнился, поймал себя на том, что не знает, как продолжать разговор. И произнес первое, пришедшее на ум:

- Ты сказала: все можно оправдать... вот и оправдала... Но почему же ты, Оля, при этих своих благороднейших принципах поглядываешь на мир далеко не ангельскими глазами? - Проговорил и ужаснулся своим словам, прозвучавшим гаденько и мелко.

- Ты хочешь сказать - поглядываю на мужчин? - Ольга, к его удивлению, не обиделась, а, наоборот, оживилась. - И Федя на меня всегда злится за это... - Она нежно засмеялась, будто увидела перед собой своего ненаглядного Федю. - Ему я не сознавалась, а тебе могу... Конечно, в том, что ты вдруг растревожил в себе старое, и я немало виновата. Прости меня, Сережа, за это. Перед многими мужчинами, даже весьма солидными, так сказать, личностями, я была виновата... Но так ли уж сильно?! - Она прикоснулась рукой к его груди и снисходительно засмеялась. - Меня просто бесит и обижает самоуверенность и непостоянство иных мужиков! И каюсь, я не одного из таких самонадеянных индюков сводила с ума - будто нечаянным взглядом или безвинной улыбкой... Не ради забавы, поверь, а во имя веселой для меня мести за обманутых ими женщин, за их жен.

Если бы Сергей Матвеевич или Ольга в эту минуту оглянулись, то увидели бы, как, зажав платком рот, от окна, где они стояли, пробиралась Аида. Плечи ее сотрясались от рыданий.

Поезд замедлил ход и вскоре замер. Наступила та напряженная и сторожкая тишина, которая бывает только ночью в стоящем вагоне, когда слышен любой шорох и даже легкий вздох. Вот и сейчас послышались чьи-то сдавленные всхлипы, но в эти дни людской плач никого не удивлял, напоминая лишь о войне. Впрочем, война и сама напоминала о себе всполохами пожаров, кровянивших за окном край темного неба, грохотом далеких и близких бомбежек.

Вскоре поезд снова деловито татакал колесами, с шумом пронзая упругую и свежую сырость ночи. Сергей Матвеевич ощущал своим плечом теплое плечо Ольги и после услышанного от нее чувствовал себя так, словно не мог продышаться и наладить размеренный ритм толчков своего сердца. Хотел заговорить, но мешала горькая сухость во рту и в горле. Наконец решился и, наклонившись к Ольге, хрипло и горестно прошептал:

- Самое прекрасное в тебе - глаза и улыбку - ты превратила в орудие мести...

- Нет, - почти зло ответила Ольга. - Самое прекрасное в человеке его ум и сердце.

- Ну хорошо, - примирительно сказал Сергей Матвеевич, - а за какие провинности ты мстишь мне?..

Ольга промолчала, потом тихо засмеялась и ответила не то в свое оправдание, не то в его осуждение:

- О тебе, признаться, я думала лучше... И не забыла о своей давней вине перед тобой. Поэтому не знала, как держаться, чтоб понять, простил ты меня или нет... Ну вот, а получилось плохо... Но разве сейчас до этого?