Война крыш

Убийцы будут наказаны своими коллегами.

«Чего же ты можешь добиться?!»

Отобрать у московской преступной группировки миллион баксов, который она украла у израильских воров в законе, и вернуть прежним владельцам — тель-авивским авторитетам?!

А как деньги попали к их ворам?

Какая разница менту, в чей воровской общак попадут грязные деньги?!

Был в этом заказе один стоящий аргумент.

Братство полицейских!..

Воловца хоронили в неприличной спешке. Очень скромно. В основном сослуживцы, родственники. Из Лондона на сутки прилетел сводный брат…

В квартиру к родителям Воловца днем и ночью звонили обозленные пайщики. Оскорбляли, ругались, бросали трубки… На лестнице толпились чужие люди. Жильцы подъезда, весьма уважаемые в прошлом люди, лишний раз боялись появиться на лестнице.

Кто-то из рассерженных людей потребовал описать имущество родителей. 'Пустить с молотка.

Существовала опасность, что обманутые пайщики сведут счеты с уже мертвым главой фирмы.

Как сквозь строй, в темных очках, мать с отчимом спустились вниз. На вызванном к дому такси поехали к моргу. Друзья сына, работники «Центрнаучфильма», оставшиеся ему верны, подогнали черный лимузин, погрузили гроб.

Один из прибывших заметил недоуменно:

— Жулье из «Израсовбанка», ограбившее столько людей, все живет припеваючи. Никаких претензий! Больше того, теперь их долги выплатит изральский налогоплательщик! Вот уж по кому если не пуля, так решетка плачет… А тут! Мертвого достают!

Мать Воловца — с белым каменным лицом — была погружена в себя, только взглянула в сторону говорившего.

Пока мальчик не упокоился, было не до слез, не до скорби!

Задача состояла в том, чтобы достойно проводить сына, позаботиться, чтобы не выкопали назавтра, не выбросили из гроба, не надругались над трупом…

Тогда можно было наконец подумать о постигшем их горе.

Сын принадлежал уже не родителям, а какому-то страшному молоху, пожиравшему молодое поколение новых русских, банкиров, бандитов, политиков, бизнесменов, секьюрити — всех, ринувшихся со щенячьей радостью навстречу возможностям свободного рынка, экономики, реализации собственных творческих сил…

Сколько их уже расстреляли в этой необъявленной войне на порогах собственных квартир, в подъездах, банях, офисах, вышедших из машин или садившихся в них… Сколько легло под пулями снайперов, подорвано на минах, похищено, забито, зарезано…

— А говорят еще про какой-то тридцать седьмой! — продолжал рассуждать мужчина.

— Вот он и есть сейчас! Сколько ребят положили! Это не считая Чечни!

Мать не вникла.

Рано или поздно все должно было измениться. Вернуться к тому, что было. Она была в этом уверена.

«Обидно, что сын не дожил…»

Погоревать в машине им позволили недолго. Звонок по мобильному телефону вернул сидевших в лимузине к действительности.

— Будьте осторожны…

На Минском шоссе им в «хвост» неожиданно пристроились «джип-чероки» и «мерседес» с затемненными стеклами. Никто не мог рассмотреть, кто там внутри, что им надо…

Хоронить были должны на Троекуровском кладбище, в свое время считавшемся вторым по престижности после Новодевичьего.

Родители её учеников, работники Юридического института МВД РФ, смогли достать для нее разрешение на захоронение. Она и сама думала потом найти успокоение тут, когда придет её час.

Они почти уже приехали. Впереди виднелся Троекуровский некрополь. Позади Новокунцевское кладбище.

«Джип-чероки» и «мерседес» с затемненными стеклами позади внезапно резко пошли на обгон. Увеличили скорость. Они быстро приближались.

Пассажиры лимузина и сопровождающих машин не сомневались в том, что все произойдет именно здесь. Друзья покойного приготовились к нападению, окна заблокировали бронированными кейсами — «Джеймс Бондами»…

Родители пришли в отчаяние.

Со смертью их сына финансовые бои не закончились! Сидящим в лимузине вместе с ними предстояла борьба за раздел наследства «Пеликана» и «Босса Новы», захваты заложников, убийства, разборки…

В поравнявшемся с кортежем «мерседесе» неожиданно опустились стекла, показались автоматы. В ту же секунду оттуда грянули очереди. Мать Воловца в ужасе закричала…

Жертв, к счастью, не было.

Стреляли поверх машин. Ни одна пуля не была выпушена ни по катафалку, ни по траурному кортежу…

Через считанные секунды «джип-чероки» и «мерседес» были уже далеко впереди.

Скорее всего, это было грозное предупреждение команде… А может, и «Лайнсу».

На КПП Иерусалимского окружного суда в Восточном Иерусалиме на Салах-ад-Дин секьюрити указал мне на подкову металлоискателя. Тут было все как в аэропортах.

Я сделал шаг.

Хомут зазвенел.

Секьюрити показал мне рукой на стойку. Я выложил часы «Ориент», кошелек, перочинный нож, снял ремень с бляхой…

Металлоискатель продолжал греметь.

Пришлось обнажить свои блатные белого металла фиксы. Я оставил их как память о прежней моей жизни.

— О'кей!

Секьюрити пропустил меня, оставив мой перочинный нож и выкинув взамен пластмассовый талончик.