Война магов

В юрту с шумом ввалился князь Горбатый-Шуйский в сопровождении еще двух бояр в дорогих, наведенных серебром доспехах, отстранил мужественно сторожившего вход Пахома и прошел мимо очага к постели. Зверев, смирившись с неизбежным, поднялся навстречу и позволил воеводе крепко себя обнять.

— Герой! Истинный воин, Андрей Васильевич! Горжусь знакомством нашим и о сем знании немедля с государем поделюсь! Достоин, достоин награды, коей я не поделиться не могу! Каков! — оглянулся на скромную свиту князь. — Как он с ловкостью завидной един в половину дня стену острога басурманского взломал! Вельми великий воин, Андрей Васильевич, ты, хоть и юн на диво. Твоим одним ударом мы дорогу себе открыли и уделы разорили вражьи на сто пятьдесят верст в полосу![] Невольников почти двадцать тысяч мы отпустили, стада коровьи, табуны и отары взяли без счета, а иной добычи и назвать не могу. Посему решено воеводами нашими поклониться тебе за победу двумя с половиной сотнями коров и тремя сотнями коней, дабы неблагодарностью черной мы с боярами себя не запятнали. Выздоравливай, Андрей Васильевич, нижайший тебе поклон. Помни, что отныне для каждого из нас ты первейший друг.

— Благодарствую, бояре, — пролепетал Андрей. — За слова добрые низкий вам поклон и за долю богатую благодарность…

— Ныне к государю с докладом, — поклонился воевода. — Прости, гостеприимства твоего испытать не можем. Спешим…

Гости исчезли так же стремительно, как и появились, оставив Зверева в состоянии легкого смятения. Двести пятьдесят коров! Триста лошадей! Что теперь со всем этим делать?!

— Пахо-ом! Дядька, сюда иди! Этому ты меня почему-то не учил.

— Чего случилось, княже? — влетел в юрту холоп.

— Не слыхал? Князь Александр от своей добычи мне стадо коров и табун лошадей выделил изрядный. И что теперь с ним делать? Купцам, что ли, отдать?

— Не-ет, купцам нельзя, — замотал головой дядька. — Они от того и кормятся, что при войске все вдвое дешевле покупают да вдвое дороже продают. Одну-две скотины продать — еще ладно, убыток перетерпеть можно. А коли табун… Это разор один получится. Опять же слух прошел, зело преизрядную добычу кованая рать у Камы собрала. Ныне цены вчетверо, коли не более, упадут. Даже в Нижнем Новгороде упадут. Туда много кто скотину погонит.

— Пахом, а ведь осень на носу. Скоро всю эту скотину и выпасти негде будет, ей сено понадобится.

— Я про то помню, княже, помню. Гнать надобно. Коли за Москву скотину увести, то и цена подравняется. Или домой ее…

— Дядька, ты не хуже меня знаешь, кошт княжеский не бездонный. Коли в него прибытка не добавлять, только разор один и останется.

— Я про то понимаю, Андрей Васильевич, да токмо…

— Тогда скажи мне, Пахом, кому еще я дело могу доверить, кроме как не тому, кто с колыбели меня воспитал да в отрочестве не раз от меча и стрелы прикрыл?

— Так ведь смышленых холопов у нас в достатке…

— Смышленых-то в достатке, Пахом. А вот такой, которому стадо почти на тысячу новгородских рублей без колебаний доверить можно — такой у меня один. На твое слово полагаюсь. Коли решишь, что продавать выгодно — продавай. Решишь в княжество гнать — гони. Здесь же перед зимой животину оставлять ни к чему, сам понимаешь. Снег ляжет — сдохнет вся, не убережем. Холопов можешь забрать всех, кроме Ильи и Изольда. Как до места доберешься, родителям каждого погибшего или раненого холопа по корове дай. Ну и живым — тоже.

— Гонишь, Андрей Васильевич? — мотнул головой дядька.

— Нет, Пахом, не гоню. Просто второго тебя у меня нет. Так что, управишься?

— Куды денешься, коли припекло? Схожу, узнаю, куда скотину нашу отогнали. Как бы не потерялась без присмотра. Семку и Варлама зараз заберу. Пусть пасут покамест.

Сборы холопов — минутное дело. Своего добра у них нет, а хозяйское без особого приказа не тронут. Сказано: отправляйтесь — ноги в руки, и пошли. За два часа до полудня, подкрепившись напоследок вместе с князем за одним столом, Пахом с оставшимися новонабранными холопами отправился в долгий путь домой. Расставаться с дядькой было и жалко, и легко. Жалко — потому что на него можно полностью положиться, с ним можно всегда посоветоваться. Легко — потому что на ворожбу хозяина воспитатель смотрел очень неодобрительно. Пахом же был в этом времени одним из немногих людей, чьим мнением Андрей дорожил.

Когда стадо, погоняемое верховыми пастухами, скрылось в направлении Волги, Зверев вернулся в юрту, велел Илье и Изольду встать у входа, а сам уже в который раз сотворил заговор на разгон облаков. Затем откинулся на свое ложе и закрыл глаза. Теперь ему следовало расслабиться, избавиться от земных мыслей и забот, забыть про тело, выпустить из этого живого, дышащего узилища душу, воспарить над миром — и увидеть его не телесным, а внутренним взором.