Война мертвых

– На ужин морковное пюре, – нервно хохотнула Марта.

Он не сразу понял, что произошло. Марта вытерла руку о кровать и начала одеваться.

– Вот ведь, связалась, – раздраженно бросила она. – Не пялься, милый мальчик, на тетеньку, лучше иди помойся. Нет, сначала выпусти меня отсюда.

Марта ушла так быстро и бесследно, словно ее здесь и не было. О позоре напоминал только валявшийся ремень и расстегнутые штаны – в них пульсировало, стыдливо сжимаясь, то, что Тихон успел возненавидеть. Он с укором разглядывал ненужный орган, раз и навсегда испоганивший ему жизнь. Марта никогда его к себе не подпустит, и тем ужасней то, что он уже изведал ее тепло, ее умелое внимание – пусть даже и в такой форме, но это было дороже, чем доступные объятия Алены и ее подруг, которых он всегда сторонился.

"Если бы ничего не было, – со жгучей тоской подумал Тихон. – Если б она не затевала этой торопливой страсти”.

Он не мог взять в толк, почему она обошлась с ним так жестоко. Тихон знал – не из практики, а из какого-то наследственного опыта: стоило чуть-чуть подождать, и у него бы получилось. Через несколько минут он пришел бы в себя и тогда сделал бы ей все – все, что только она могла пожелать. А потом еще раз, и еще. Он молодой, сил у него много, и он быстро учится. Но Марта не захотела дать ему второй попытки, как будто он намеренно ее оскорбил. Как будто она приходила лишь за тем, чтобы его растоптать и продемонстрировать ему, насколько он беспомощен.

Жить дальше с этой язвой в душе было невыносимо, и он бешено заметался по кубрику в поисках чего-нибудь такого, что помогло бы прекратить его муку.

Он дважды залетал в санблок, но ничего подходящего там не нашлось. Почему в Школе не выдают личное оружие?! Можно было разбить экран и получить хороший острый осколок, но, стукнув кулаком по белому стеклу, Тихон заранее сдался.

Пробегая по комнате в двадцатый раз, он неожиданно споткнулся о ремень и сразу успокоился. Вот оно. Тихон задрал голову, изучая потолок, но приладить петлю было некуда.

– Не выйдет, – сказал за спиной лейтенант. Створ поднялся еще не до конца, поэтому, чтобы войти, ему пришлось немного пригнуться.

– На пряжке стоит ограничитель, дальше талии пояс не затянется. Дай-ка, – он взял ремень и повернул его внутренней стороной вверх. – Здесь есть острая кромка, и умные люди предпочитают вскрывать вены. Это лучше, чем задыхаться.

– Ты что, пробовал?

Лейтенант молча вернул пояс и испытующе посмотрел на Тихона.

– Рискнешь?

– Не знаю, – потерянно произнес он. – Что мне делать?

– Для начала задрай переборку, а то шланг простудишь.

Воспитатели в Лагере так не говорили. Пенис они именовали пенисом, и никак иначе. Это воспитанники, соревнуясь в изобретательности, выдумывали для своих любимцев разные эпитеты, но все они оказывались неудачными. А “шланг” Тихону понравился. В этом не было позерства и желания преувеличить его размеры или значение. Так его называют между собой взрослые мужики, которые не пудрят друг другу мозги всякими фантастическими историями. Просто потому, что они себя уважают.

– Успокаивать тебя я не буду, – сказал Игорь. – Переживи это сам. Так надо.

– Ты... ты в курсе?

– Догадываюсь. Я ее встретил.

– Что мне теперь?..

– Ширинку застегнул? Уже хорошо.

Лейтенант повернулся к печке и вполголоса сделал заказ. Дверца долго не реагировала, а когда открылась, на подносе стоял обыкновенный стакан воды.

– Выпей, и спать.

Тихон страдальчески посмотрел на Игоря. Какой, к черту, сон?! Ничего-то он не понимает, только прикидывается. Советы дает полезные. Спаси-ибо! А насчет острой пряжки идея неплохая, подумал Тихон.

Он все же взял стакан и сделал пару больших глотков. Язык тотчас запылал, Тихон кашлянул, и пламя, распространившись по всей гортани, заструилось через ноздри. Игорь приподнял донышко и насильно влил в

Тихона остатки жидкости. Держать ее во рту было невозможно, и Тихону пришлось проглотить.

– Что это? – дико спросил он, отплевываясь и со свистом втягивая воздух.

– Водка. Напиток огорченных мужчин.

– “Вот как”? – переспросил он.

– Чему вас в Лагере учат? – скривился Игорь. – Теперь ложись и спой грустную песню. Сам до койки доберешься?

– Не ссы, Игорек, – неожиданно для себя заявил Тихон. Он хотел сказать совсем не то, но органы речи – кстати, и все другие органы тоже – вдруг перестали повиноваться.

Кубрик заплясал и болезненно развеселился, эта радость была такой интенсивной, что просочилась в Тихона и заразила его каким-то буйным оптимизмом. Его потянуло танцевать, и он уже выдал несколько импровизированных па, но хохочущий лейтенант – милый, родной человек! – схватил его в охапку и отволок к кровати.

– Новый психоактиватор? – спросил Тихон, еле ворочая тяжелым, непослушным языком.

– Нет, не новый. Ты как?

– Я? – Тихону захотелось рассмеяться, и он не видел причин себя сдерживать. – Славно!

– Вот таким ты должен быть всегда. Улыбайся, курсант, – Игорь небрежно бросил ремень на пол. – Пройдет время, и ты ей отомстишь. Или не ей, а какой-нибудь другой, это неважно.