Воина миров. Второе пришествие

Материалов накопились целые горы. Кипы бумаг, мелко исписанных, исчерканных, мятых. Некоторые отчеты сильно пострадали от разлитого кофе, которым лаборанты нещадно накачивались, чтобы успеть за бешеным ритмом работы профессора и его ученика. Бесконечные рулоны бумаги с таблицами замеров, графики почасовых изменений клеточной структуры, зарисованные торопливыми штрихами ключевые моменты, пойманные наблюдательной панелью микроскопа. Все надлежало обобщить, оценить, разложить по полочкам, сделать выводы, проверить на соответствие теоретическим выкладкам.

Это был очередной тяжелейший период в череде других, которые пришлось пережить Лозье с тех пор, как он оказался в Лилле. в страшном сне ему не могло присниться, во что выльется та судьбоносная встреча с пришельцем в снаряде, во время которой Лозье принял решение сделать карьеру на работе с марсианином. Уотсон, сам того не ведая, коварно вмешался в его планы.

«Скоро он поплатится за все, что натворил!» – бодрился Лозье, когда ловил себя на мысли, что адский труд заставил на минуту забыть о мести.

Утомление однажды достигло такой степени, что молодой биолог увидел сон наяву. Сидя в своем углу, погребенный под пудовыми пачками бумаги, папками, журналами, он писал чистовой вариант одного из отчетов. Буквы вдруг обрели объем, выдавились изнутри, словно что-то выпихивало из плоскости листа, начали расплываться, приблизились, набухая, норовя запрыгнуть на нос. Это было похоже на галлюцинацию, но он точно знал, что никаких веществ, вызывающих подобные эффекты, не принимал. Буквы сложились в слова, которые стали вести себя как змеи, выстраиваться в ровные ряды, изображая ирреальный ползучий парад.

Доктор попытался усилием мысли подавить болезненное состояние. не хватало еще, чтобы его нашли, лихорадочно размахивающего руками над столом, гоняющего невидимых мух. Неожиданно он обнаружил, что танцующие перед ним образы полностью подчиняются ему. Он словно брал их руками, аккуратно ставил в нужное положение, мысленно выстраивая затейливую структуру. на короткое мгновение его охватило ощущение полного контроля над удивительно сложной системой, на первый взгляд – хаотической, но превращенной одной лишь мыслью в строгую, упорядоченную последовательность, пусть и многомерную, но полностью осознаваемую во всей волшебной красоте.

Это длилось несколько секунд. Прежде, чем все завершилось, Лозье успел заметить, что сердце начало биться очень медленно, редкими, тягучими толчками, словно гоняло по артериям тонны крови и тратило на пульсации все силы, до последней капли.

Больше такое не повторялось.

Вид профессора, восторженно размахивающего руками, почти лишил Лозье способности контролировать спокойствие. Ученый хотел вернуться к работе, предоставить кому угодно другому разделить радость Уотсона, но новость произвела на него слишком сильное впечатление.

Лозье извинился, вышел из лаборатории и пошел проветриться. Он брел по коридору, пытаясь сосредоточиться на собственных шагах, не думать ни о чем, дать впечатлениям улечься, потерять яркость. не разбирая дороги, поворачивая то тут, то там, он подошел к двери в помещение, в котором стоял аквариум.

Понимая, что это место ничем не лучше любого другого, Лозье вошел и встал у стеклянного куба. Пленник был странно неподвижен. Лозье сперва подумал, что марсианин умер, но медленно вздувающиеся бока твари доказали, что это не так. Однако марсианин словно не видел вошедшего.

«Это они виноваты во всех наших бедах. Они сами – порождения безумного гения. Они и нас подтолкнули на этот путь. Это убьет нас. Даже если мы победим их, мы уже обречены».

Лозье испытал страстное желание убить лежащую перед ним тварь. Он представил себе Джека, плененного, в окружении десятков жаждущих его крови монстров, задыхающегося от ужаса, от ожидания скорой мучительной смерти.

«Что бы я сделал на его месте? – подумал Лозье. – Ведь мы сейчас идем по одному пути, мы оба – жертвы подлого эксперимента Уотсона. Что испытывает сейчас он, зная, что не может сделать ровным счетом ничего, чтоб хоть на минуту отсрочить свою гибель?»

Мысленно нарисованная страдающим ученым картина приобрела интенсивную окраску, запульсировала, испуская толчками разноцветные волны. Но эта перемена не напугала ученого. Напротив, он с удивлением обратил внимание, что легко может проследить закономерность, которой подчиняется движение этих волн. Они образовывали сложную, но четкую структуру, у которой был свой центр.

Несомненно, это были глаза Джека. Лозье увидел в них холодную сосредоточенность, пугающе всеохватную ясность мышления, какую он не замечал ни у одного человека.

«Что с ним происходит? – подумал Лозье. – Неужели, так меняет людей осознание неизбежности смерти?»