Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

При лечении малярии курс инъекций атебрина творит чудеса. В течение одной недели мы получали три раза в день инъекции этого лекарства, в результате чего периодически повышавшаяся до больших значений температура спала. Она осталась лишь незначительно повышенной и сопровождалась изрядным чувством слабости. Курс инъекций был продолжен приемом таблеток, и врач выразил уверенность, что в течение двух-трех недель мы войдем в строй. Однако из-за начавшегося сражения и, как следствие, массированного поступления раненых мы были эвакуированы в Майкоп. Там санитарный грузовик возил нас от одного лазарета к другому, но все были переполнены тяжелоранеными после боев за различные перевалы. Поэтому мы вчетвером в конце концов решили добраться до наших тыловых служб. Там удалось найти более-менее приличную комнату, в которой имелись стол и стулья. Этого нам было вполне достаточно, и Нитман, сам еще больной, стал нашим общим врачом.

В Майкопе

Однажды утром ко мне с докладом прибыл преемник нашего начальника финансового отдела (старшего казначея). Этот человек получил подготовку на каких-то ускоренных курсах с соответствующим, ничего не говорящим титулом. Тем не менее мы обращались к нему из уважения к занимаемой им должности как «господин начальник финансового отдела». Он сразу же принялся посвящать меня в свои обстоятельства:

– Я – старый боец[17].

Я постарался прикинуться глупцом:

– И где вам приходилось сражаться?

– Но, господин майор! – В голосе его звучали безграничное удивление относительно такого возмутительного незнания и в то же время оттенок укоризны. – Старый боец партии!

– Ах вот как! Но здесь это никого не интересует. Здесь прежде всего речь идет о том, могу ли я положиться на вас в обеспечении снабжения.

– Разумеется, но в ноябре я должен получить отпуск в связи с партийным съездом.

– Отпуск? Должны получить? Боюсь, вы что-то перепутали. Сейчас вы на фронте, где речь идет о том, быть или не быть, а не на партийном съезде, где перетирают старую солому. Если уж вы старый боец, у вас еще есть время научиться сражаться. Мои солдаты в среднем уже двадцать месяцев не получали отпусков, а если и получают, то не больше четырех недель. Так что об отпуске не может быть и речи.

Он попробовал зайти с другой стороны:

– У меня в Мюнхене хорошие отношения с торговцами табаком. Если бы я получил отпуск, то смог бы использовать его еще и для того, чтобы разжиться сигаретами.

– Это звучит более разумно. Сколько вы могли бы там раздобыть?

– Думаю, пятьсот!

– Что? Пятьсот пачек?

– Нет, о таком нельзя даже мечтать. Но пятьсот штук.

– Итого по одной сигарете на каждого солдата дивизиона. И для этого я должен отправить вас в отпуск. Господи! Ни слова больше! Однако начиная с сегодняшнего дня предоставляйте мне письменный отчет за каждые две недели обо всей вашей деятельности, когда я снова буду здоров.

Людвиг несколько раз посетил лазарет, чтобы найти там вновь поступивших раненых из нашего дивизиона. Их было много, однако еще больше егерей из нашего полка. Среди них был один, получивший ранение из-за близкого разрыва снаряда нашей собственной артиллерии. Озлобление из-за подобного ранения было бы с его стороны вполне понятно. Но этот человек не переставал повторять: «Это не позволило врагу продвинуться вперед. Не смейте упрекать нашу артиллерию! Наша артиллерия! (В оригинале слово из армейского жаргона – Ari. – Ред.) Как она стреляла! Просто душа радовалась! Иванам при этом здорово досталось. Без нашей артиллерии мы бы вообще ничего не могли здесь сделать».

Какая разница с Первой мировой войной, когда каждый близкий разрыв снаряда давал повод пехоте обрушить кучу обвинений в адрес артиллеристов! Ныне все было по-другому. Доверие пехоты к артиллеристам было безграничным, а взаимоотношения – превосходными. Я объяснял это тем, что образование пехотинцев было теперь куда более высоким, и они гораздо лучше понимали, что можно требовать от артиллеристов, а чего нет. Я сам должен был много раз говорить на этой войне с пехотинцами на эту тему. Пехотинцу теперь было совершенно ясно, что, когда он лежит недалеко от врага, можно ожидать недолета при огне собственной артиллерии, иначе вообще надо отказаться от артиллерийской поддержки пехоты. По большей части пехота выбирала первый вариант.