Война на реке

Кавалерия, верблюжий корпус, пулеметы Максима и иррегулярные войска двинулись туда как можно скорее. В 9:15 за ними последовала пехота, которая освежилась водой из цистерн и [333] наскоро перекусила. По мере их продвижения кустарник становился все гуще, местность была пересеченная и труднопроходимая. Около десяти часов треск пулеметов Максима и ружейная стрельба возвестили пехоте, что кавалерия под командованием полковника Махона сблизилась с противником. Стрельба вскоре усилилась, и когда пехота подошла поближе, стало ясно, что конные войска вступили в жаркую схватку. Они заняли позицию на низком гребне относительно свободном от зарослей кустарника. Отсюда, на расстоянии в 800 ярдов можно было видеть лагерь дервишей, скучившийся вокруг нескольких прудов. И пехота, и полевая батарея прибыли как раз вовремя. Дервиши, которые до этого ограничивались тем, что вели неровный бессвязный огонь, скрываясь среди кустарника, вышли на открытую местность и предприняли очень смелую и решительную атаку против артиллерийской батареи. Их разделяли всего 200 ярдов, и в какой-то момент показалось, что их атака достигнет цели. Но в этот момент IX-й и XIII-й Суданские полки, которые преодолели последние две мили форсированным маршем, вышли на линию огня, заполнив промежуток между пушками Махона, спешившимся верблюжьим корпусом и иррегулярными стрелками, и на противника обрушился сходящийся огонь всех наших войск. Враг был полностью разбит и деморализован. На поле боя осталось триста двадцать трупов, примерно такое же количество, вероятно, было ранено. Ахмад Федил и один из его главных эмиров бежали на юг и направились к халифе.

От пленных узнали, что халифа примерно с 5000 воинов движется на север к колодцам Гедида, о которых мы уже слышали во время рекогносцировки Ширкелы. Они находились где-то в двадцати пяти милях от места сражения. Войска уже были утомлены после стольких усилий. Пруд был такой грязный, что даже верблюды отказывались пить из него, к тому же в баках оставалось очень мало воды. Поэтому добраться до колодцев Гедида было жизненно необходимо. Но представим себе, что будет, когда уставшие войска, измученные жаждой, дойдут до колодцев, где их встретят немалые силы дервишей, которые их уже захватили! Сэр Реджинальд Вингейт решил, однако, рискнуть, и за несколько минут до полуночи колонна опять тронулась в путь. Местность была неровная, ночь душная, часы текли, и страдания пехоты [334] делались невыносимыми. Многие падали на землю от усталости. Утром 24 ноября, в девять часов, солдаты с огромным облегчением встретили известие о том, что кавалерия заняла колодцы, не встретив там никакого сопротивления. Вся вода, остававшаяся в баках, была немедленно распределена. Пехота освежилась и побрела дальше, и к полудню расположилась у пруда с относительно чистой водой.

В Гедиде, как и в Нефисе, был захвачен один дервиш. От него узнали, что армия халифы стоит лагерем в семи милях к юго-востоку. Со стратегической точки зрения его позиция была весьма неблагоприятной. Путь на север ему был прегражден. Отступать на юг ему пришлось бы через безводную местность, густо поросшую лесом. И поскольку захват запасов зерна, сделанных фуражирами Федила, затруднял как отход, так и наступление войск халифы, было весьма вероятно, что он не станет уклоняться от боя. Поэтому Вингейт решил атаковать его на рассвете.

Оставив обоз у воды и дав интендантам инструкцию выступить в четыре часа, войска снялись с места в полночь. В три часа, когда до позиции противника оставалось около трех миль, армия развернулась в боевой порядок. Иррегулярные стрелки прикрывали фронт, за ними шли XIII-й и IX-й Суданские полки, позади следовала артиллерия и пулеметы Максима. Осторожно, без лишнего шума, войска вновь двинулись вперед, и тут вдали тишину разорвал барабанный бой и длинный протяжный рев боевой трубы. Врага не удалось застать врасплох. Около четырех часов войска дошли еще до одного низкого гребня, относительно свободного от зарослей, и заняли эту позицию. Кавалерию отвели с фронта, вперед выдвинули несколько пикетов пехоты, а остальные войска залегли в высокой траве на гребне и стали дожидаться рассвета.