Война на уничтожение: Что готовил Третий Рейх для России

20 декабря в её дневнике появляется запись: «Жить становится всё ужаснее. Сегодня идём на работу в баню, вдруг распахивается дверь в доме, и из неё выскакивает на улицу старуха и кричит: „Я кушать хочу, поймите же, я хочу кушать!“ Мы скорее побежали дальше. Слышали выстрел»459. Спустя неделю автор дневника сообщает, что старики из дома инвалидов попросили немцев разрешить им употреблять в пищу тела умерших. После этого комендант приказал немедленно вывезти стариков в тыл, а германский военный переводчик из белых эмигрантов пояснил Осиповой, что эта «эвакуация» закончится общей могилой в Гатчине. В феврале она пишет, что Пушкин вымирает: «…каждое утро получаешь этакую моральную зарядку — 3 или 4 подводы, груженные, как попало, совершенно голыми трупами. И это не какие-то отвлечённые трупы, а твои знакомые и соседи. И всякий раз спрашиваешь себя: не повезут ли завтра и меня таким же образом, или, ещё хуже, Колю?»460

Чтобы не умереть с голоду, люди не брезговали и падалью. Так, житель Стрельны Вячеслав Иванков рассказывал: «В декабре удалось найти и выкопать убитую осенью лошадь. Мать нарубила уже разлагающегося мяса и на санках привезла его домой. Мясо выветривали и вымачивали, но всё равно при жарке его стоял ужасный запах. Эти „ароматные“ котлеты ели все, никто не отказывался, — нужно было выживать»461. Вера Фролова, тоже жительница Стрельны, вспоминала, что в первый день оккупации солдаты вермахта ради забавы убили её собаку. Спустя несколько месяцев в разгар зимы её родственник, обезумев от голода, вырыл труп собаки и съел. Однако его это не спасло462.

Тех, кто не работал на оккупационные органы, немцы не только не кормили, но и отнимали у них всё что можно. Так, с пушкинской девочки Люси Хардикайнен немецкий солдат в высокоградусный мороз прямо на улице снял валенки, и домой она бежала в носках463. Другая жительница Пушкина, Антонина Дадоченко, вспоминала, как немец отнял у неё сахар: «Перед ноябрьскими праздниками нас всех выгнали из подвала на площадь у дворца, выстроили в каре, заставили поставить перед собой вещи. Немцы подходили к нашим вещам и копались. А что могло быть у беженцев? У нашей семьи взяли пилёный сахар… Когда немецкий солдат взял кусочки сахара, я, конечно, была сражена»464. Лидия Осипова тоже рисовала картину хотя и мелких, но постоянных грабежей: «То котёл для варки белья утянут, то керосиновую лампу, то какую-либо шерстяную тряпку. Усиленно покупают за табак и хлеб золото и меха. За меховое пальто платят две буханки хлеба или пачку табаку. Но платят. Жадны и падки они на барахло, особенно на шерстяное, до смешного. Вот тебе и богатая Европа. Даже не верится»465.