Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

«Отсюда задание в рамках полицейского учёта всех немцев, которых мы собираем во временные формирования, создать и отделы учёта детей местных жительниц, происходящих от немецких солдат. При этом я даю в ваше распоряжение стимул — я хочу предложить это фюреру — платить за такого ребёнка по 10 рейхсмарок в месяц. Таким образом мы по крайней мере получим приток заявлений. Затем работники главного управления по вопросам расы и поселения проведут — сначала черновой — расовый отбор, грубый отбор, при котором было бы сказано: та мать совершенно неприемлема. Во многих случаях идентифицировать отца не удастся, кроме того, нам наверняка будут подсовывать и русскую шелуху. Ясно, что будет трудно… Но постепенно мы дойдём и до тщательного отбора. Я исхожу из того, что пара сотен тысяч таких детей отправится в Германию, частично с матерями, частично без, чтобы растить их с самого малого возраста, с полугода или с года, в домах национал-социалистического благотворительного общества. То же самое верно и для прочих детей и людей с хорошей кровью. Об этом ещё рано говорить, но вы должны обратить на это внимание и уже сейчас присматриваться»[755].

Присматриваться начали, и в разных частях Восточной Европы органы СС стали изымать детей, похожих на арийцев цветом глаз и волос. Малышей привозили в интернаты «Лебенсборна» — специального института воспитания нордического потомства, который Гиммлер основал ещё в 1935 году. Там в течение нескольких месяцев шло их медицинское и антропологическое обследование. Если ребёнок соответствовал критериям «истинного арийства», его подвергали «начальной германизации»: давали новое германское имя, обучали языку, внушали мысль, что он хорошо питается именно потому, что «принадлежит к высшей расе». За слово, произнесённое на родном языке, жестоко били. Потом «германизированных» детей отдавали на усыновление респектабельным немецким семьям. В основном в «Лебенсборн» привозили малышей от двух до шести лет, поэтому нацистам удавалось «стереть» их память о родителях и родном доме. Так, предприниматель из Гамбурга Фолькер Хайнеке уже в зрелом возрасте, разбирая бумаги родителей, узнал, что он был усыновлён в двухлетнем возрасте, его настоящее имя Александр Литов, а родом он из Крыма. «Смутно помню, как человек в белом халате измеряет линейкой мое лицо, кричит на меня, чтобы я стоял прямо, а я плачу и закрываюсь руками. Следующая вспышка памяти — мрачный комплекс «Лебенсборна» под Дрезденом, который в 1938 году открывал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер: вопли надзирателей, рыдания детей… Недавно я приехал туда, прошёлся по коридорам. Казалось, комнаты говорят со мной: вот тут нас кормили, туда водили на физкультуру, тут заставляли зубрить немецкий язык», — так вспоминал историю своего похищения Хайнеке-Литов[756].

В полной мере расовое унижение прочувствовали те наши соотечественники, которые в 1941–1944 годах были угнаны из отчего дома на принудительные работы в рейх[757]. Все остарбайтеры (с нем. «работник с Востока») обязаны были носить на правой стороне груди знак c надписью OST («Восток»). Этот позорный знак учредили «Общие положения о вербовке и использовании “восточных рабочих”» от 20 февраля 1942 года. Его следовало носить на верхней одежде с правой стороны груди. Инструкция гестапо от 30 октября 1942 года уточняла, что «знак должен накрепко пришиваться, а не прикалываться иголками и булавками»[758]. Понимая, что нашивка призвана унизить их, сами «восточники» иногда горько расшифровывали ОСТ как русскую аббревиатуру «остатки сталинской сволочи»[759]. Она была в том числе расовым маркером и в этом качестве сопоставима с жёлтой звездой Давида, которую носили евреи, оказавшиеся под нацистским игом. Нашивка демонстрировала воплощение жестокой юношеской мечты Гитлера: рейх стал настоящей колониальной империей, в которой гордым господам из метрополии прислуживали покорённые туземцы. Мысли о возможной расплате пока мало кому приходили в голову: весной-летом 1942 года штурм Берлина Красной армией представлялся германской элите столь же маловероятным, как штурм Лондона сипаями. Поэтому с «восточным быдлом» не церемонились.

В середине XX века в самом центре Европы расцвели самые настоящие невольничьи рынки, о которых выставленные на продажу люди из Петергофа, Орла или Киева ещё несколько лет назад могли лишь читать в увлекательных романах Жюля Верна. «Экваториальная Африка. Страна рабов и работорговцев», — слова «пятнадцатилетнего капитана» Дика Сэнда наверняка вспоминались таким же пятнадцатилетним ребятам, когда покупатели на «бирже труда» оценивающе смотрели на их тела.