Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

Перед началом опыта актёру зачитывали список словесных ассоциаций, которые он якобы должен был запомнить. Затем его выводили в другую комнату и сажали в кресло с электродами. Подопытный (в терминологии эксперимента — «учитель») — произносил слово, а «ученик» выбирал правильную ассоциацию из четырёх вариантов. Ответ появлялся перед «учителем» на табло. В случае ошибки (актёр ошибался намеренно по заданию Милгрэма) испытуемый должен был нажимать на кнопки генератора, наказывая «ученика» электрическим разрядом, причём с каждым неверным ответом разряд увеличивался. На самом деле электрический стул был бутафорией, но «учитель» об этом не догадывался. Более того, он вполне осознавал силу каждого удара тока — о ней свидетельствовали надписи рядом с кнопками: «слабый удар», «умеренный удар», «сильный удар», «очень сильный удар», «интенсивный удар», «крайне интенсивный удар», «опасно: труднопереносимый удар» (450 В). Хотя испытуемый не видел актёра, он слышал сильные удары в стену после разряда в 300 В, а затем переставал получать ответы на табло, но Милгрэм деловито просил его продолжать опыт и трактовать 5–10-секундное молчание как неправильный ответ. Психолог никогда не угрожал «учителю», но говорил, что ответственность за ход эксперимента, в том числе за состояние человека в комнате, несёт именно он. В результате 65 % испытуемых (40 человек из 26) не только дошли до «труднопереносимого удара», но и применили его трижды, после чего Милгрэм закончил опыт. Прекратили экзекуцию при первых признаках страдания «ученика» только 5 % участников. Вывод исследователя оказался неутешительным: большая часть людей готова к самому изощрённому насилию, если этого требует от них высший авторитет.

«Если бы в Соединённых Штатах была создана система лагерей смерти по образцу нацистской Германии, подходящий персонал для этих лагерей легко можно было бы набрать в любом американском городке», — написал он[880].

Гитлеру мастерски удалось пробудить тёмные инстинкты человеческой природы в той общности, которая заведомо основана на послушании высшему авторитету и выполнению необсуждаемых приказов, — в армии. Уже 30 марта 1941 года он дал ОКВ указание подготовить специальные приказы, обеспечивающие особый характер войны. Важнейшим из них стоит считать «Распоряжение о воинской подсудности в районе операции “Барбаросса” и особых полномочиях войск», которое вывернуло наизнанку все традиционные правовые нормы. Именно это распоряжение отменило известный юридический принцип неотвратимости наказания. В первых двух пунктах второго параграфа директивы говорилось:

• Возбуждение преследования за действия, совершённые военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок.

• При обсуждении подобных действий необходимо в каждой стадии процесса учитывать, что поражение Германии в 1918 году, последовавший за ним период страданий германского народа, а также борьба против национал-социализма, потребовавшая бесчисленных кровавых жертв, являлись результатом большевистского влияния, чего ни один немец не забыл[881].

Таким образом, немецким солдатам сообщили, что наказание за преступления на Востоке необязательно и существует масса причин, которые оправдают насилие над советским гражданским населением.

Марк Солонин пытается снизить значение этого факта, ссылаясь на третий параграф второго раздела директивы. «Однако даже этот вскоре отменённый, а в ряде соединений никогда и не применявшийся преступный приказ отнюдь не освобождал солдат вермахта от ответственности за самочинные расправы с гражданскими лицами и уж тем более — не призывал к грабежам и изнасилованиям», — пишет он[882].

Однако из текста самого параграфа это совершенно не следует.