Гитлер использовал расовую теорию так же, как Кромвель — Всевышнего: для своих политических целей. Из всего объема сведений, попадавших в поле зрения фюрера, он брал лишь то, что соответствовало его захватническим устремлениям. В конечном итоге у него хватило авторитетных источников, чтобы решиться «пожать шишечку», о которой когда-то писал Лев Толстой, несколько десятков миллионов раз.
Другой сценарий на Западе: не захват, а объединение
В романе Вальтера Скотта «Айвенго» ярко описан средневековый рыцарский турнир, устроенный храмовником Брианом де Буагильбером и его друзьями в Ашби. Бросить вызов зачинщикам мог любой воин благородного сословия: для этого надо было ударить копьём в щит, что висел у входа на ристалище. Если рыцарь хотел сражаться тупым оружием, подходящим для «показательного боя», он бил тупым концом копья. Если же хотел биться насмерть — ударял острым концом. Опасаясь опытных ратоборцев, гости турнира предпочитали сражаться тупым оружием. И только загадочный Рыцарь, Лишённый Наследства, под маской которого скрывался главный герой, вызвал заклятого врага Буагильбера на смертельный поединок.
Эта история из недр европейской культуры кажется прекрасной метафорой событий Второй мировой. Гитлер ударил во французский щит тупым концом своего тевтонского копья, в течение так называемой «странной войны», то есть с сентября 1939-го по май 1940-го, он несколько раз обращался к противникам с просьбой о мире. Войдя на территорию Бельгии, Нидерландов, Люксембурга, Франции, гитлеровские солдаты вели себя отнюдь не как варвары-поработители. Война без ненависти, победа без унижения падшего, прямая противоположность «фернихтунгскриг» — такова была тактика фюрера на Западе.
В западном походе вермахт руководствовался «Десятью заповедями по ведению войны немецким солдатом». Этот документ декларировал, что: