Война на земле Египта

Да, нелегкая задача рассказать ту часть этой горькой и странной истории, свидетелем которой я был. Чтобы успешно справиться с ней, надо, пожалуй, обладать талантом всех вместе взятых писателей, которые когда-либо существовали на земле с тех пор, как родилось искусство романа. Облегчая себе дело, начну с некоторых пояснений. Обратите внимание на важное обстоятельство: я пишу в два часа тридцать минут пополудни, в понедельник 22 октября. А стало быть, времени Мысри отпущено было очень мало — двадцать четыре года четыре месяца и девять дней. Да разве это возраст? Хотите знать, почему я начинаю свой рассказ с недомолвок и околичностей? Поясню — я боюсь. Боюсь, что вы не захотите его прочесть. Пусть история эта коротка, но она весьма печальна. А вы сейчас полны радости, вы торжествуете победу, озарившую землю Египта. Вам дано изведать счастье, которого не знали ваши деды и которого не увидят внуки. Ну как, согласны вы дочитать до конца мой рассказ? Ладно, вот вам картина: я сижу в кузове автомашины, выкрашенной в черный цвет, но в ярких лучах солнца она кажется серой. На желтой, как песок пустыни, табличке написан номерной знак машины, под ним одно лишь слово — «армия». Передо мной стоит деревянный гроб, в гробу — Мысри. В кабине, кроме водителя-солдата, больной унтер-офицер, а между ними — раненый солдат, мы подобрали его на дороге. Позади нас город Суэц. Мы направляемся в Каир, везем туда тело Мысри. Наша задача — сдать тело и получить на главном военном складе груз медикаментов. Я не вижу ничего кроме гроба и все время придерживаю его, чтобы он не сдвигался с места при каждом повороте и толчке машины. Прямо передо мной маленькое окошечко, в нем виден лишь кусок дороги, и я могу определять скорость грузовика. Мелькают придорожные столбы, и я стараюсь угадать: далеко ли еще до Каира. На плече у меня висит маленький транзистор, но из него слышится лишь хрипение. Правда, временами прорывается голос диктора, который тут же, при очередном повороте машины, превращается в неясное бормотание. Мысри погиб вчера утром. Мне до сих пор кажется, будто он просто в глубоком обмороке, и я ощущаю живое тепло, которое сквозь щели деревянного гроба исходит от его тела. Когда мы несли Мысри, чтобы положить его в гроб, тело было еще теплым; мне все чудилось: сердце его бьется и кровь бежит по жилам. Я думал: просто от всего пережитого он потерял сознание, но вот-вот очнется. Я и сейчас не верю и не поверю никогда, что Мысри погиб, хоть передо мной его мертвое тело. Смерть в бою — особая смерть, за последние дни я видел ее сотни раз. Но Мысри я не могу представить себе мертвым, даже если бы этот гроб оставался рядом со мной долгие месяцы. Время тянется томительно медленно. Мне хочется заговорить с Мысри, удостовериться в его гибели, но гроб заколочен и нем. Я вспомнил о моем транзисторе, стал крутить регулятор настройки, пытаясь поймать хоть чей-нибудь голос. Грузовик как раз миновал поворот и ехал теперь в другую сторону. Речь диктора слышалась ясно, она звучала торжественно и сурово:

— Канцелярия президента республики выпустила воззвание к нации, где сообщается, что Египет согласен с решением Совета безопасности о прекращении огня, принятом вчера на утреннем заседании. На вчерашнем вечернем заседании Совет безопасности, по предложению Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, принял еще одну резолюцию, которая предусматривает продолжение дискуссии об обстановке на Ближнем Востоке.