Война начинается за морем

Это ощущение доставит вам большее удовольствие, чем секс. Почувствуйте, как штык протыкает тело вашей жертвы! Это не имеет ничего общего с так называемыми острыми ощущениями, которые вы испытываете, когда шпарите на мотоцикле по шоссе! Видели ли вы когда-нибудь открытую рану, из которой хлещет кровь? Это возбуждает еще сильнее, чем красотка в призывной позе. Попробовав один раз, вы уже никогда не забудете этих ощущений. И ничто не может с ними сравниться! Вам больше не придется корпеть над книжками в надежде поступить в хорошую школу! Вам больше не надо кланяться какому-нибудь вонючему типу ради того, чтобы вас не выперли с работы. Вам больше не потребуется трястись вечером в переполненном трамвае или автобусе. Вам не доведется запинаться и подбирать слова, чтобы понравиться какой-нибудь сучке. Теперь вам не придется разгуливать пьяными по ночным улицам. Снесите к черту эту гигантскую помойку, в которую превратился наш мир, и оставьте от нее лишь ровную и чистую площадку! Прекратите валяться в отбросах, словно свиньи, отриньте страх, забудьте про боязнь! Эй, ты! Видишь вон ту женщину с ребенком на руках? Вонзи в нее лезвие твоего штыка, перережь ей горло! Повтори это еще и еще! Не медли, не теряй ни секунды, иначе будет слишком поздно!..

Солдат одним прыжком оказывается рядом с другой женщиной, которая держит за руку маленькую девочку в плиссированном платьице, и ударом штык-ножа перерезает ей горло…

* * *

— А если и на руках добавить голубого?

Фуини продолжает аккуратно покрывать свои ногти лаком. Солнце сместилось к линии горизонта, тени вытянулись. В ноздри бьет резкий запах ацетона. Я бросаю сигарету в песок и освободившейся рукой обнимаю девушку. Она опрокидывает ногой флакончик, и тягучая голубая жидкость впитывается в песок. По краям каждого ногтя она добавила немного серого цвета, напоминающего окраску туч, что сгустились над городом.

Начинается дождь. Девочка в плиссированном платьице удивленно смотрит на свою мать, распростертую на асфальте. На площади трупы навалены горой, и дождь смывает с них кровь. На эстраде на веревках болтаются повешенные дети в праздничных нарядах, с их кожаных башмачков стекают дождевые капли. Похоже, что на город сбросили не менее сотни бомб. В лужах плавают фрагменты человеческих тел. Незадачливый портной так и остался лежать на полу общественного туалета: ему оторвало голову и правую руку. От любовников, что находились в соседней кабинке, сохранились лишь нижние части тел. В больницу попал снаряд, и плита потолочного перекрытия в лепешку раздавила мать портного. Она чесалась до последней секунды не переставая, пока кусок бетона не отшиб ей грудную клетку. Полностью разрушена и церковь; на аллее осталось лишь несколько деревьев. Молодому гвардейцу пуля попала в ухо, и теперь он лежит рядом со своим сыном. Его жена еще дышит, но ее тело уже понемногу остывает. Ее несколько раз ударили штыком и пробили оба легких. Агонизируя, женщина лижет мокрые камни, которыми вымощена площадь.

— Эй, а как тебя зовут?

Фуини откидывается мне на руки и распускает закрепленный на затылке пучок волос.

— Что, прости?

— Как твое имя?

В ее волосах застрял песок, на руке остались следы от медузы. Она прикладывает ухо к моей груди и слушает, как бьется мое сердце. У нее горячие уши — такие же обжигающие, как нагретый солнцем песок.

— Ты немного дерганый…

— Это из-за кокаина.

— Ты что, снова смотришь туда?

Снаряд разорвался недалеко от железнодорожной станции, и от слона вместе с отцом гвардейца осталась только дымящаяся гора мяса. В своем доме на полу с размозженным черепом лежит сумасшедшая в свадебных лохмотьях. Ее старая мать-сифилитичка осталась жива, она со всех ног убегает из разрушенного дома, захлебываясь слезами, не понимая, что происходит. Да и все, кто остался в живых, мало чем отличаются от нее. Трое мальчишек, что собирали на свалке персики, тоже мертвы; голова одного из них откатилась к куче гнилых бананов. Собаки так и не успели ничего понять и валяются теперь бесформенными грудами; среди капустных кочанов попадаются вороньи перья. Повсюду слышны крики напуганных детей. Дым понемногу рассеивается, и становится видно, как в парке солдаты колют штыками стариков. Кажется, что ружейные залпы следуют в такт музыке, льющейся из оркестровой ямы. С разрушенной колокольни с печальным звоном попадали колокола — этот звук слышен даже здесь, на пляже.

— Ты так и не сказал, как тебя зовут. Ты обнимаешь меня, а я даже не знаю, кто ты. Мне бы хотелось звать тебя по имени.

На ее бедрах еще заметен след от резинки. Пляж стремительно пустеет, и мы остаемся одни. Фуини задумчиво пересыпает с ладони на ладонь песок, а потом проводит языком но моему животу.

— А ты что, не купался?

— Почему ты так решила? Не чувствуется соль?

— У меня вообще язык онемел.