Война нервов

У Фейсала был крупный зад, и он усугублял эту особенность своей фигуры ватными подушечками в штанах. Отчего походил на гомосексуалиста. Это несмотря на то, что к последним питал лютую ненависть. Лысый и небритый, в яркой африканской одежде, говорящей о его расовой принадлежности больше, нежели цвет его кожи, он стоял лицом к майору, привязанному к стальным кольцам на стене. Услышав скрип двери, он, не оборачиваясь, лишь вопросительно кивнув, спросил:

– Что нужно?

Он был уверен: в камеру для допросов вошел начальник караула. Смотрел на жертву и не видел своего помощника, стоявшего напротив лучшего из лучших заплечных дел мастеров, чье лицо внезапно посерело.

Очередной кивок: «Что?»

Наконец, Фейсал обернулся…

Джеб ожидал чего угодно, только не бешеной атаки начальника тюрьмы. Тот не стал копаться с кобурой, понимая, что только потеряет время. Он походил на собаку, получившую команду «фас». Фейсал сорвался с места, инстинктивно выбирая пах как зону поражения противника. Причем плечом. Руками же намеревался захватить колени и сбить с ног рывком на себя.

Он обладал такой сноровкой, что Джеб не успел остановить его простым ударом ногой в голову. В следующий миг Фейсал захватил его ноги, припадая на одно колено.

Джеб тут же опустил руку, схватил начальника тюрьмы за нос и резко дернул на себя. Фейсал даже не вскрикнул – спецназовец, отпуская его, коротко подпрыгнул и обрушил на его спину «удар топором».

Николай Кокарев только сейчас перешагнул порог камеры и, взяв на прицел помощника Фейсала, предупредил:

– Дернешься – выбью мозги.

Джеб перехватил эстафету, спросив:

– В какой камере содержится Юсупов?

– Я не…

– Кок, отрежь ему уши.

Николай отпустил карабин и взялся за рукоятку ножа.

– Юсупов? Это такой русский-испанский? – затараторил чернокожий на приличном английском. – Знаю его. У него камера «люкс». По сравнению с остальными. Находится в верхней части башни.

– А Бо Хадсон сказал, в Сомали разговаривают на сомали и арабском, – усмехнулся Кок. – Поднимайся, морда. Проводишь нас.

Николай проявил милосердие: разрезал веревки на руках майора и не дал ему рухнуть на пол. И словно исправился: прежде чем выйти из камеры, заехал ботинком в голову Фейсала.

3

Ночь. Юсупов любил ее холод и не мог променять ее на сон. Он ловил каждое мгновение и наслаждался им. Отчего, казалось ему, он прожил долгую жизнь. Впереди еще одна, еще… Он жил воспоминаниями. Как Ганнибал Лектор из «Молчания ягнят», он видел мозгами. Мог воспроизвести каждую деталь… на фасаде дома епископа Рейтера.

В этой камере, где находились трое заключенных, он был старшим, и только он не спал в этот час.

У одного дыхание глубокое, ровное, отметил Юсупов, склонившись над спящим. Кажется, он различил под плотно сомкнутыми веками белки глубоко закатившихся глаз. Нет, конечно. Но когда человек спит или в обмороке, глаза его закатываются, как у покойника.

Еще один, пожалуй, самый сильный в тюрьме. Спит, как всегда, в неудобной позе: голова упирается в одну спинку кровати, ноги в другую. Если его толкнуть, хотя бы легонько, он начнет орать и поднимет на ноги даже утопленников. Он просто не умеет тихо вставать.

Юсупов привык к такой картине, но сегодня она его отчего-то насторожила. Ему действительно хотелось разбудить товарищей и, выдернув решетку, крикнуть им и взмахнуть руками, как засидевшимся в клетке голубям: «Улетайте!» Но кто подхлестнет его?..

Зарешеченное окно камеры выходило на запад. Юсупов ничем не отличался от других узников. Он часто подходил к окну и, держась за прутья, смотрел на синее небо днем, на черное, усыпанное далекими звездами, ночью. Старался не смотреть на бесконечные пески, вызывающие в груди тоску; и в такие моменты ему хотелось выть.

Так же часто память возвращала его на три года назад, в день смерти епископа, в просторный, как в фильме ужасов, дом. Юсупову казалось, он понял причину относительной нищеты старого епископа. Это золото сожрало все. Остались лишь дорогие подарки, роскошная церковная одежда. Рейтер мог позволить себе многое: собственный остров, яхту, самолет, самую красивую женщину, и не одну. И ничего не имел. Он прятался за тайну, опасаясь возмездия даже через десятки лет. А может, для него был важен статус хранителя тайны, и он посвятил этому всю свою жизнь. Какая она получилась для него – никчемная, тревожная, беспокойная, полная сожалений, разочарований, похороненных надежд… об этом уже не узнает никто.

Юсупов пришел к выводу, что старик и его заразил своими страхами. Оторви хоть грамм, и все две тонны золота превратятся в прах.

Это было проклятие епископа Рейтера.

Тут же другая крайность: Юсупов не мог держать на него зла. Старик посвятил его в тайну, сделал его наследником огромного состояния, что сулило его обладателю безоблачное будущее. А по сути – вручил волшебную лампу и все, что к ней прилагается: кандалы и печать.

Хранение тайны делает их обладателей безмерно могущественными. «Кто это сказал?» – часто думал Юсупов, сидя в вонючем каменном мешке. Он обладал тайной, но почему он здесь, в этой крысиной дыре?