Война «невидимок». Остров Туманов

Преследуя поставленную перед собою цель, Житков всячески старался сблизиться с Витемой. Несколько раз он намекал на то, что хотел бы посетить «Марту», посмотреть, как Витема живет. Но капитан либо вовсе пропускал это мимо ушей, либо шутливо парировал.

– Самая обыкновенная парусная коробка, каких вы, наверно, видели сотни, – говорил он. – Что же касается общества, в котором проходит моя жизнь на борту, то, право, мне гораздо приятней не вспоминать о нем.

Удивительным было и то, что, хотя каждый второй человек в порту знал Витему, Житков не нашел никого, кто побывал бы в качестве гостя на его «Марте». И ни один агент-вербовщик не мог похвастаться тем, что поставил Витеме матроса.

Одно было всем хорошо известно: на «Марте» царила железная дисциплина. Некоторые сравнивали ее с дисциплиной военного судна самых жестоких времен парусного флота.

По самой природе своей матрос говорлив. Он любит порассказать о своем житье-бытье, любит перемыть кости офицерам. Но люди с «Марты» в этом отношения мало походили на других моряков. Они ни с кем не заводили знакомств и даже пьянствовали только в своей компании. Ни одна портовая девица не теряла времени на то, чтобы залучить к себе гостя с «Марты». Ни «Солнце Таити», ни ласковые взгляды мадам ван Поортен не могли их расшевелить. Они либо оставались молчаливыми, как истуканы, либо же говорили о чем угодно, только не о своем судне и капитане. Впрочем, случаи завязать знакомство с моряками «Марты» выпадали редко: они почти не появлялись на берегу.

Ходили робкие слухи, что «Марта» – настоящая плавучая тюрьма. Но никто не мог объяснить, откуда они шли, и была ли в них хоть тень правды.

Один только раз Житков встретил человека, способного сообщить ему кое-какие сведения о прошлом Витемы. Это был сторож Морского музея – коренастый человек с багрово-бурым от загара лицом, широкими плечами и длинными, как у гориллы, руками. Шею старика всегда, независимо от погоды, стягивал шерстяной шарф, скрученный в тугой жгут. И не было, кажется, такой минуты, когда сторожа можно было увидеть без коротенькой прокуренной трубочки, одной из тех, какие так любят старые матросы, потому что их удобно прятать от ветра в кулаке.

Звали сторожа Мейнеш, Юстус Мейнеш. На вид ему было… Впрочем, Житков так и не мог ответить себе на вопрос, сколько же лет Мейнешу? Может быть, сорок? А может быть, и все шестьдесят? Морщины на бурой коже его лица с одинаковым успехом могли свидетельствовать и о солидном возрасте, и о том, что человека этого немало обдували соленые ветры многих морей. Принято почему-то думать, будто моря сохраняют морякам свежесть лица. Но так бывает только в романах. В действительности же соленый морской ветер не только крепко дубит кожу, но и жестоко бороздит ее.

Мейнеш оказался единственным человеком из служивших когда-либо под командой капитана Витемы, которого Житкову удалось отыскать на берегу.

Житков принялся осторожно «обхаживать» Мейнеша. Чуть ли не каждый день он посещал музей, но вместо того, чтобы разглядывать реликвии моря, присаживался на скамейку у ворот, вытаскивал кисет и принимался старательно набивать трубку. Сторож молча наблюдал за ним. Житков протягивал ему кисет. Мейнеш так же молча набивал свою трубочку. Приложив в знак благодарности к облупившемуся козырьку два пальца, он подносил Житкову горящую спичку.

Все это повторялось изо дня в день, пока наконец Житкову не показалось, что знакомство продвинулось достаточно. То, что за все это время они едва обменялись десятью словами, не имело, по мнению Житкова, особого значения.

И в знак возникшей дружбы, по старому обычаю моряков, Житков предложил однажды сторожу обменяться трубками.

– Пожалуй, вам будет невыгодно, сударь, – проворчал Мейнеш. – Она у меня маленько прогорела.

– Не беда, – сказал Житков, услужливо протягивая ему новенький «петерсон». Полученную от Мейнеша старую трубку он небрежно сунул в карман макинтоша.

Кое-как Мейнеша удалось все же расшевелить. Его скупая воркотня дала Житкову возможность восстановить несколько страниц из жизни кораблей, на которых старый Юстус плавал под командой капитана Витемы. Жадно ухватившись за эту ниточку, Житков надеялся добраться до клубка. В том, что рассказывал Мейнеш, было многое, но решительно ничего, что позволило бы судить хотя бы о национальности Витемы.

Да, Житков не мог похвастаться плодами первой беседы. Оставалось надеяться на ближайшее свидание. Старый Юстус обещал восстановить в памяти плавания Витемы периода 1914–1918 годов. Сам он, Мейнеш, был тогда боцманом на баркентине Витемы, носившей все то же наименование «Марта». Вместе с капитаном оно переходило от корабля к кораблю.

Житков с нетерпением ждал следующего дня. Но ни на следующий, ни через два дня Мейнеш не пришел на свою скамейку. Двери сторожки оставались закрытыми.

Никто не мог объяснить Житкову, куда девался Юстус. А еще через день у ворот сидел другой, незнакомый Житкову человек в шапке с галуном. Он не очень приветливо объяснил, что Юстус Мейнеш бесследно исчез и, говорят, даже умер.