Война «невидимок». Последняя схватка

Старик заправил в рот половину седого уса и пробормотал:

– Иногда я и впрямь забываю. Женщина – помощник на «Пурге»… – Он яростно куснул ус. – Противоестественно.

В дверь просунулась голова стармеха.

– Можно?

– Входи, входи, Лукич, – обрадовался Балабуха, как будто появление Гурия Лукича выручало его из трудного положения. Он достал из шкафчика второй стакан и подвинул его вместе с бутылкой стармеху: – Отмеривай.

– Уж ты по своему рецепту, Иван Никитич, – сказал стармех и скромно отвернулся. – О чем, бишь, хотел спросить? Да! Мне главную пожарную помпу перебрать нужно. Время есть?

Взгляд капитана по привычке обратился на барометр, висевший на переборке. Ртуть стояла низко. Балабуха осторожно щелкнул по трубке.

– Шибко падает, – проговорил он, и нельзя было понять – огорчает это его или радует. Впрочем, оба старика отлично знали, что теперь, во время войны, положение барометра не имеет решающего значения и на выход в море влияния почти не оказывает.

В те времена, когда единственным врагом кораблей в открытом море были стихии, всякое начинание на «Пурге» – от ремонта механизмов до отпуска команды – было связано с пристальным взглядом на барометр и разрешалось лишь в том случае, если столбик ртути имел тенденцию ползти вверх. Теперь все изменилось. Главной причиной бедствий кораблей стали не силы природы, а коварство врага. На смену ветрам и воде пришли торпеды и мины. Мертвых сезонов не было. Каждый день и каждый час можно было ждать призыва о спасении судна, подорванного подлодкой, наскочившего на мину заграждения или атакованного самолетом. Впрочем, справедливость требует сказать, что, несмотря на увеличившееся во много раз число аварий, призывы о помощи не только не участились по сравнению с мирным временем, но даже стали реже.

Если беда приключилась с судном в караване или произошла далеко в открытом море, если наконец корабль был военным, – а таких-то и было большинство, – береговые радиорубки, а с ними и рубка «Пурги», принимали лаконическое сообщение о случившемся без призыва о помощи. На место происшествия устремлялись миноносцы, охотники, корветы или самолеты и уж в последнюю очередь спасательные буксиры. К досаде Ивана Никитича и всего экипажа, теперь почти не раздавались, как прежде, призывы о помощи, обращенные прямо к «Пурге». Словно позывные ее были забыты. И мало-помалу она переходила на скромную роль портового пожарного буксира. Это, однако, не снимало с ее экипажа обязанности быть готовым в любую минуту дня и ночи отойти от стенки, невзирая ни на что.

Вот почему и сегодня, когда Балабуха постучал ногтем по барометру, это было скорее следствием старой привычки, чем необходимостью.

Угадав, почему капитан с досадой отдернул руку от барометра, стармех сказал:

– В порту почти не осталось купцов, и караван благополучно прошел траверз Моржового.

– Обидно слышать. Гурий Лукич, барометр падает, а мы, как торговая лайба, кранцы трем. Радист от скуки маникюр наводит.

Стармех пожал плечами:

– Война, Никитич, – чего ж ты хочешь? Погоди, наступит вот мирное время, вспомнят и о нас. Знаешь, какое мореходство будет? Только лови сигналы…

Балабуха звучно отхлебнул напиток, который стыдливо именовал «чаем», и в сердцах стукнул стаканом по столу.

– Попрошусь тралить, ей-богу, попрошусь!

– Только тебя там и ждут… Как же насчет помпы? – напомнил стармех.

– Что же, забирай. В море одни военные… Займемся маникюром… – Он обернулся к тихонько сидевшей Элли. – Можешь идти! – И, когда она вышла, насмешливо сказал стармеху: – Мы с тобой ворчим, а, может быть, оно и к лучшему, что работы-то нет? С нашим детским садом далеко не уедешь.

– Из-за своих девушек мы не сорвали ни одного задания, – укоризненно покачал головой стармех.

– Еще не хватало, чтобы задания проваливать!

– Ты имеешь что-нибудь против Глан?

– Баба – она и есть баба. А больше ничего не имею.

– Плохой она штурман?

– Слушай, Лукич, ты это брось! Мне твоей агитации не требуется. Глан и штурман неплохой, и все такое прочее. Однако… с бабами предпочитаю иметь дело не на корабле. Небось не на дачной линии плаваем.

В дверь просунулась белокурая головка радистки Медведь:

– Товарищ капитан – «SOS»!

– Передайте порту.

– Наши позывные, товарищ капитан, – захлебываясь от волнения, словно сигнал чьего-то бедствия доставлял ей огромное удовольствие, быстро заговорила Медведь. – Радиограмма адресована непосредственно нам, понимаете? Нам, на «Пургу»! Понимаете?

– «Пурге»? – сдерживая наползающую на лицо радостную улыбку, спросил Балабуха так, будто и для него это было долгожданной и редкой радостью.

– Точно так.

Капитан и стармех переглянулись. И тут тон его резко переменился. Обычным твердым голосом, каким говаривал в былое время при получении вызова, он спросил:

– Что за судно?

– Английский пароход «Мария-Глория». Семь тысяч тонн. Горит пенька.

– Вызови порт, – бросил Балабуха радистке и, нахлобучив до ушей старый малахай, поднялся в радиорубку.

Разговор с портом был короток. Разрешение на выход получено, назначен эскорт из двух сторожевых катеров на случай встречи с лодкой или самолетом противника.