Житков в сомнении покачал головой.
– Это, скорее всего, просто айсберг, – самоуверенно произнес немец.
– Нет, – сказал Житков. – На айсберг мы наткнулись бы значительно глубже. Пока пойдем подо льдом.
Он хотел уже было выйти из центрального поста, когда услышал слова старшего офицера:
– На месте командира я не стал бы испытывать судьбу этим бесцельным плаванием подо льдом. Я бы попытался прорезать лед…
Житков слушал в недоумении. О каком «прорезывании» льда идет речь?
Между тем, вахтенный офицер ответил первому:
– А мне кажется, командир прав: буры и электронож берут слишком много энергии. Если лед толстый, мы израсходуем все, что есть в аккумуляторах, и лишимся подводного хода. А кто знает, что ждет нас наверху?
«Может быть, способность вылезать из-подо льда и есть та самая „тактическая особенность“ лодки?»
Житков поспешно прошел в машинное отделение.
– Как вы насчет того, чтобы пустить в ход электронож? – спросил он инженера.
Инженер пожал плечами:
– Когда нам навязывали эту игрушку, я докладывал, что в серьезной обстановке она бесполезна. Ее конструкция не додумана. Судите сами. Вот хотя бы сейчас: если мы пустим ее в ход, то для поддержания той температуры резца, при которой он сможет прорезать хотя бы три-четыре метра льда, нужно израсходовать все, что осталось в батареях. А если мы обнаружим после этого, что в надводном положении идти нельзя? Ведь под водою мы не сумеем пройти и десятка миль без риска, что нечем будет потом запустить дизеля.
– А бур и нож в исправности? – спросил Житков.
– В полной, господин капитан.
– Так, так, – пробормотал Житков. – На сколько миль хода осталось энергии в батареях?
– Трудно сказать, но миль на тридцать, наверное, хватит.
– А почему же вы не зарядились, пока мы были на поверхности? – сердито спросил Житков, сознавая в то же время, что в этой оплошности он сам виноват не меньше инженера.
– Я ведь не знал ваших планов, господин капитан, – сухо ответил тот. – А распоряжений от вас не было… – Инженер с минуту подумал и мечтательно сказал: – Да, очень жаль, что мы так мало пробыли дома. Нам не успели установить «Шноркель». Было бы совсем другое дело! – Он засмеялся. – Дыхание дизелей под водой – великое дело!
Житков не знал, что такое «Шноркель». Он только понял, что, по-видимому, это какой-либо прибор, дающий возможность двигателям работать и в подводном положении. Да, действительно, очень жаль, что еще и эту штуку не успели установить на лодку в Германии. А то он привез бы своему командованию еще один военный секрет противника.
Житков считал, что поле, под которое они попали, не могло быть бесконечным. При оставшемся в батареях запасе энергии они сумеют выйти из-подо льда. И он отдал приказание старшему офицеру идти самым малым ходом и каждый час осторожно всплывать. Если над головою снова окажется лед, следовать на глубине, держась основного курса на Сельдяную.
Теперь Житков считал себя вправе растянуться в первой попавшейся койке, чтобы хоть немного отдохнуть.
Он заснул мгновенно.
Прошло больше часа, когда в его сознание проникло смутное ощущение надвигающейся опасности. Как это часто бывает во сне, хотелось бежать, но ноги были налиты свинцовой тяжестью. Он чувствовал, что лежать неудобно: мешала сложенная в несколько раз и засунутая в карман кожанки карта. Не просыпаясь повернулся на другой бок, но ощущение неудобства не исчезло, а только еще усилилось, хотя карта больше и не мешала.
Житков сделал усилие, открыл глаза и встретился с устремленным на него тяжелым взглядом Мейнеша.
– Разрешите подать завтрак, господин капитан? – спросил Мейнеш.
– А который час? – спросил Житков, чтобы только что-нибудь сказать: он не хотел обнаружить своего волнения.
– Восемь утра, господин капитан.
– Ну, что ж, давайте завтрак, – сказал Житков и, спустив ноги с диванчика, заметил на палубе свою карту. Значит, она выпала во сне? Странно. Странно и очень жаль.
Когда Мейнеш вышел, Житков стал разворачивать карту и увидел, что она сложена не так, как он ее складывал, засовывая в карман.
Что может дать неверная прокладка на карте?
Но зачем Мейнешу понадобилась карта? Уж не действовал ли он по наущению старшего офицера, заподозрившего что-нибудь неладное в прокладке?
Житков сидел в неудобной позе, спустив необутые ноги на холодную стальную палубу, и прислушивался к звуку, точнее говоря, к интонации – легкому изменению в пении электромоторов. Моторы звенели другим голосом: их тембр был выше, пронзительнее.
Забыв о завтраке, Житков поспешно надел ботинки и пошел в центральный пост. Переступая комингс, он быстрым взглядом окинул стоявших в ЦП людей, и от него не ускользнуло, что, встретившись с его взглядом, старший офицер поспешно отвернулся и с преувеличенным усердием занялся картой.
– Почему так звучат моторы? – резко спросил Житков.
Офицер пожал плечами.
– Главные моторы стоят. То, что вы слышите, – звук малого мотора, вращающего электронож.