Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

— Зачем же он вам нужен, такой «хороший», в резерве управления? — в упор спросил генерал у этих ходатаев.

Сделав кислую мину, подполковники тут же исчезли.

Вслед за подполковниками прибыл полковник. Он тоже с ходу бросился к Гинсбургу. Последний же, видя настойчивость и упорство генерала и боясь как бы действительно не угодить в стрелковый батальон, изрядно перетрусил и за несколько дней пребывания в резерве политотдела армии сильно похудел и вообще как-то опустился, хотя резервисты питались вместе с нами, в одной столовой и одними продуктами.

Переговорив о чем-то с Гинсбургом, полковник демонстративно похлопал его по плечу и ободряюще заявил:

— Выше голову, Мотя (имя Гинсбурга, как мы потом узнали, было Мотель), не оставим тебя в беде.

К начальнику политотдела армии полковник так и не обратился. Но на второй же день после его возвращения в политуправление фронта была получена грозная телеграмма, требующая немедленно откомандировать Гинсбурга в их распоряжение. Возможно, все это делалось без ведома начальника политуправления и самого члена Военного совета фронта, однако в это верилось с трудом.

Узкое совещание

Вскоре после этого события в нашу армию приехала комиссия ЦК ВКП(б) для проверки деятельности армейской партийной организации. После обследования частей, дивизий и отдельных аппаратов армии, в которых деятельное участие принимали и мы, работники политотдела армии, комиссия ЦК созвала широкое армейское совещание с участием представителей частей и соединений, на котором были обсуждены итоги проверки, сделаны выводы и даны практические предложения по устранению вскрытых ошибок и недостатков.

Вслед за этим широким совещанием было созвано совещание работников аппарата политотдела армии, после которого председатель комиссии объявил:

— Все участники совещания могут быть свободны, за исключением начальников отделов и работника, осуществляющего надзор за печатью.

Этим работником был я. Что бы это значило? Я был озадачен.

Когда дверь была закрыта, председатель комиссии, обращаясь к оставшимся в зале, сказал:

— Мы оставили вас, товарищи, чтобы ознакомить с материалами обследования редакции и типографии армейской газеты. Дела здесь обстоят неважно, и, что особенно плохо, нам так и не удалось до конца вскрыть ошибки и недостатки, которые процветают в этом коллективе из-за сознательной и, я бы сказал, продуманной запутанности и запущенности дел. Странным и нездоровым нам кажется и тот факт, что весь состав редакции, от редактора до курьера и конюха, оказался одной национальности, все — евреи.

— Чем это объяснить, товарищ майор? — обращаясь ко мне, спросил председатель комиссии.

Застигнутый врасплох, не имея ни малейшего представления об особенностях этой национальности, я бы сказал, довольно неопределенных для меня особенностях, я ответил вопросом на вопрос:

— А что если бы там оказались все только русские, украинцы или, допустим, белорусы?

Посмотрев на меня удивленным, но вместе с тем спокойным и выразительным взглядом, он так же сдержанно, но твердо и решительно произнес:

— Наивный вы человек, товарищ майор. Поскольку вы с виду уже немолодой человек, а следовательно, и немолодой работник, то кому-кому, а уж вам-то давно должен быть известен наш партийный и советский принцип подбора и расстановки кадров. Как же вы так легкомысленно относитесь к этому очень важному делу? Вы что, действительно считаете этот факт случайным? Или вы и сами подбирали свой аппарат по строго национальному принципу, а может — сватовства или кумовства, подхалимства? Ведь если по такому «принципу» будет подобран аппарат, то от такого «аппарата» — добра не жди. Не случайно, даже нам, людям с большим опытом инспекторской и ревизионной работы, не удалось до конца распутать все те безобразия, которые творятся в этом коллективе.

Это «отеческое» внушение меня сильно задело, и, как только совещание закончилось, я немедленно отправился в редакцию армейской газеты. Я все еще никак не мог поверить тому, что сообщил нам председатель комиссии ЦК.

Конечно, думал я, какая-то доля правды в его сообщении есть, но тому, что там все поголовно евреи, вплоть до конюха и курьера, я не верил. Многих работников редакции я знал лично — да, они были евреями, но это еще не говорило о том, что и все остальные, вплоть до обслуживающего персонала, — тоже евреи. «Кому и для чего понадобилось бы тащить на фронт обслуживающий персонал? — рассуждал я. — Ведь это же не ведущая, не определяющая группа работников, во всех редакциях она, как правило, комплектовалась из местного населения». Однако опровергнуть сообщение председателя комиссии ЦК и тем более доказать обратное мне было нечем. Не было фактов. Я еще не вникал в этот вопрос и сейчас, направляясь в редакцию с твердым намерением добыть факты, я незаметно для себя подошел к речушке, за которой находилась вторая часть деревни, в ней-то и располагалась редакция армейской газеты.

Разговор в редакции