Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Наш корпус занимал линию обороны от Гдова на берегу Чудского озера до Ивангорода на берегу Нарвы. Повсюду здесь вперемежку с новыми виделись старые, двадцатипятилетнего возраста оборонительные сооружения, успевшие изрядно зарасти травой и густым лесом, воскрешая в памяти тяжелые времена, когда молодая Красная Армия, истекая кровью, остановила здесь вымуштрованные, до зубов вооруженные полчища кайзера. Показывая солдатам остатки оборонительных сооружений нашей армии, мы воспитывали в них стойкость и упорство в борьбе, храбрость и беззаветную преданность своей Родине.

Вообще, следует сказать, что в этих местах — от Пскова и до Финского залива — сплошной «музей». Здесь все сопряжено с древней и современной историей нашей Родины.

Проходя по берегу Чудского озера, я увидел на голом берегу небольшую, в форме круга, дубовую рощу, которую местные жители и до сих пор называют Петровой рощей. Однажды, как передает легенда, во время битвы со шведами за Нарву, царь Петр установил свой шатер на берегу Чудского озера и обсадил его молодыми дубками — с тех пор они и растут здесь, украшая собой бескрайние равнины Гдовских степей и зеркальную гладь озера.

В районном городке Гдове, стоящем в устье речушки, впадающей в Чудское озеро, сейчас дислоцировалась наша озерная флотилия, которой командовал некий отважный капитан третьего ранга. Эта хотя и маленькая, но боевая флотилия часто причиняла большие неприятности немецкой флотилии, располагавшейся в Муставе и других местах противоположного берега, еще находившегося в руках немцев; часто волны прибивали к нашему берегу трупы убитых, утонувших, а иногда и живых легко раненных немецких матросов и офицеров с разбитых вражеских кораблей. Благодаря этой боевой флотилии озеро Чудь было всегда чистым — мы никогда не видели на нем кораблей противника, мужественные экипажи боевых катеров Гдовской военной озерной флотилии держали их взаперти, а из тех, что осмеливались выплывать в открытое озеро, многие никогда уже не возвращались на свои базы.

Эта же маленькая флотилия была большой гарантией того, что мы надежно застрахованы от возможных вражеских десантов в наш тыл и во фланг со стороны озера.

КАПИТАН КОЛЕСНИКОВ

Вскоре по прибытии на кордон Петсурки у нас куда-то забрали майора Воробьева, а на его место прислали капитана Колесникова, работавшего до войны деканом кафедры марксизма-ленинизма в Харьковском институте.

Поначалу Колесников держался как-то особняком; в свободное от командировок время его гораздо больше увлекало одиночество, нежели общение с коллективом: взяв книгу, он молча уходил во двор или бродил по лесу, что-то насвистывая. Своей манерой беседовать, своим поведением, своими действиями и даже своим мышлением он в известной степени напоминал тургеневского нигилиста Базарова, с той только существенной разницей, что это был активный и неустанный борец, не признающий фатализма. Марксистский идеал — борьба у него всегда стояла на первом месте, и, может быть, поэтому он никогда не сидел без дела и не гнушался никакой работы, брался за любое посильное дело, в том числе и физически тяжелое, не брезгуя и самой грязной работой.

— Ведь кто-то должен выполнять и эту работу, поскольку она необходима обществу, и почему ее должны выполнять другие, а не я? — говорил Колесников. — Я ведь такой же член общества, как другие люди, и пользуюсь благами Этого общества наравне с другими, так почему же я должен заниматься только кафедрой, а физический труд, создающий все блага для человечества, оставлять на долю других? Говорят, это идеал далекого будущего — коммунизма, а мы, дескать, живем в переходный период, и нам не положено сглаживать различия между трудом умственным и физическим. Но так могут говорить лишь обыватели. Я же — коммунист. Если уже сейчас мы не будем готовить наше советское общество к тому, «чтобы каждый умел делать все», — как учил Ленин, то едва ли мы когда-нибудь увидим коммунизм.

Кроме того, Колесников был еще и крайне любознательным. То он часами наблюдал, как замаскировавшаяся лягушка подстреливала своим длинным языком неосторожных насекомых, то подолгу копался ранней весной на прошлогоднем огороде, отыскивая какие-то съедобные корни. Однажды он пришел с огорода весь в грязи и притащил какой-то большущий корень; отмыв свою находку и руки, он разыскал белую жестянку и стал мастерить из нее кухонную терку, а затем на этом сооружении принялся тереть корень, укладывая полученную массу в стеклянную банку. На второй день уже угощал нас отличнейшим хреном, приговаривая:

— Эх, нет у меня бурячного кваса или уксуса, а то бы такой приготовил вам хрен — глаза бы повыдрал!

Свои лекции, доклады или обыкновенные беседы Колесников читал живо и вдохновенно, до логического предела развивая ту или иную мысль. В спорах он был выдержан, но тверд и упорен. Доверять он никому и ни в чем не спешил, пока сам не разузнавал человека, но зато, убедившись в его хороших качествах, он становился его преданнейшим другом, готовым на все.

СПАСИБО СОЛДАТУ!