Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Старая Рига! Чем же она старая? Да если бы все наши города были такими «старыми», мы бы заткнули за пояс всю, действительно старую, Европу. А вот новая Рига мне менее всего понравилась — тут дело только начиналось, и, собственно, ничего интересного пока что не было. А Старая Рига — это и есть настоящая Рига. Что в ней старого — так это ее узкие и нередко кривые улицы, улочки, проезды и тупики. Застроенные высокими многоэтажными зданиями, эти улицы и улочки в темную ночь казались дикими горными ущельями, в которых беспрепятственно орудовали только летучие мыши.

Света в городе не было. Предутренняя темнота, как нарочно, сгустила свои черные краски, затрудняя мою и без того трудную задачу: разыскать в незнакомом городе, среди ночи, незнакомую воинскую часть. Дело усугублялось еще и тем, что из города только что ушел враг. Немцы, спокойно сидевшие в городе, заметив форсирование Даугавы западнее Риги, забеспокоились, забегали и быстро, в течение нескольких часов, выкатились из Риги, как горох из мешка. А наши войска полностью город еще не заняли. Наступило безвластие. Опасное время! В такой ситуации могли свободно орудовать и банды мародеров, и оставленные неприятелем группы диверсантов, и контрразведчики врага, и прочая сволочь.

Точного адреса злосчастного спиртоводочного завода я не имел; на карте города мне был указан лишь район, где его следовало искать, но городской район — это ведь не один дом, не группа домов и даже не один квартал, их множество, это действительно целый район города. Вот и попробуй, разыщи тут какой-то захудалый заводишко. Однако необходимо было не просто искать, но во что бы то ни стало найти этот завод — и немедленно! Предупредить бесчинства и мародерство — пресечь их в самом зародыше, не дать распространиться этой позорной заразе.

До сих пор мы воевали на своей разоренной до основания земле, где не только нечего было взять, ибо тут еще до нас все забрали или уничтожили гитлеровцы, где сама окружающая среда не позволяла даже подумать об этом — мы шли по родной поруганной земле и сколько раз хотелось упасть на колени и поднять в ладони хоть жменю этой опаленной исстрадавшейся земли, и прикоснуться губами, и оживить, дать хотя бы этой горсточке родной земли дыхание жизни. В течение трех лет мы не видели гражданского населения. Нам не улыбались женщины и девушки. Мы редко видели уцелевшие дома. Нас не привлекали эти заманчивые тюлевые занавески, за которыми билась обыкновенная человеческая жизнь. Просто говоря, не было обстановки для проявления рецидивов прошлого.

Теперь же мы проходили города и села, где враг уже не мог так бесчинствовать, насиловать и грабить, как это он делал у нас, на нашей земле, с нашим народом. Ему необходимо было, хотя и временно, маскироваться под личину «культурной нации», вежливой и цивилизованной: не грабить так, как он грабил у нас, не разрушать так, как он разрушал у нас, не жечь все подряд, как он жег у нас, не насиловать женщин, девушек и подростков, как он насиловал и издевался над нашим народом. Здесь города и села продолжали жить своей обычной жизнью, и для какого-либо штрафника или дегенерата, не понимающего наших задач, появлялся соблазн.

Вот почему нужно было спешить!

Мы не были гарантированы от того, что среди наших советских воинов не найдется любителей выпить, а выпив, творить безобразия, недаром же утверждают, что абсолютное большинство совершаемых преступлений в нашей стране происходит под камуфляжем выпивки.

Вот почему я торопился!

Но как все-таки найти этот неведомый мне завод? В это ночное время улицы города были пусты, спросить было не у кого, еще не было патрулей, а жители, испуганные канонадой ожесточенных боев вокруг города, попрятались в убежища. Более часа я петлял по рижским улицам и переулкам, держа палец на спусковом крючке пистолета. Город-то фронтовой. Все ли враги успели сбежать из него? Не оставлены ли диверсанты? А банальные грабители? Я иду один. Ночь. Темнота...

Неожиданно из подъезда многоэтажного дома показался человек. И тут же спрятался. Увидел меня? Я и обрадовался, и насторожился. Перебежав на другую сторону улицы, я тоже укрылся в темном подъезде и стал наблюдать. Фигура вновь показалась в подъезде. Как же мне с ним заговорить? Не решаясь выйти, он все стоял в подъезде. Я терпеливо наблюдал за ним, обдумывая различные варианты. Выйти из подъезда и окликнуть? Он может испугаться, и как бы вовсе не убежал — а мне он так нужен! Перейти незаметно улицу и подобраться поближе? Но кто он? Может, он и сам ищет случая, чтобы вцепиться мне в горло? Наконец, нашелся наиболее оптимальный вариант: нужно обратиться к нему отсюда, из темного подъезда, прямо через неширокую улицу. Если это друг, он, безусловно, откликнется, если враг — обязательно чем-то себя выдаст, а открытый враг не так опасен.