Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Закончились осенние дожди. За ними последовали сначала ночные, а затем и дневные заморозки. Листва с кустарниковых, осин, берез густо посыпалась на землю, как выстреленные конфетти. Подули холодные северные и северо-восточные ветры, и ночевать на воле под плащ-палаткой стало уже невозможно. Тянуло куда-нибудь в теплое убежище, страшно хотелось попариться в жаркой бане, надеть чистое белье. Но все это было только мечтой.

Блиндажей как таковых у нас фактически не было, разве что на командных пунктах полков и дивизии да где-нибудь в тылах, основная же масса солдат и офицеров продолжала по-прежнему находиться в окопах, траншеях, открытых щелях. Даже мы, саперы, и то лишь изредка сооружали для себя крытые землянки. Да и где же, когда их можно было соорудить? Ведь нам еще не удавалось постоять на одном месте и нескольких дней. Мы все время находились в маневренных боях. Но время шло, холода усиливались, и люди, волей-неволей, часто незаметно для себя, приспосабливались к новым условиям.

Однажды в конце дня я шел в тыл дивизии и на знакомом месте увидел совершенно незнакомое сооружение. В неглубокой лесной балке прямо под откосом была вырыта полупещера, над ней возвышалась широкая сложенная из камня труба, из которой валил густой дым. В былое время это сразу привлекло бы внимание фашистской авиации, но теперь она появлялась все реже и реже, видно, поредели ее ряды, да и погода стояла нелетная. А погода нелетная бывала все чаще и чаще, так что теперь где-нибудь в тылу можно было и задымить. Вот воспользовавшись такой обстановкой, саперы и соорудили баню и теперь топили ее. Вход был завешен плащ-палатками. Я заглянул внутрь сооружения. Невысоко над головой на четырех столбах висел дощатый потолок, пол был плотно устлан аккуратно обтесанными жердями, и в дальнем левом углу была сооружена печь с вмонтированным в нее большим котлом; позади котла кучей был навален булыжник, сквозь который красными языками прорывалось пламя горящих под котлом дров. Словом — типичная сибирская курная баня.

— Вечером будем париться, товарищ политрук, — не без гордости доложил мне сапер, хлопотавший здесь за старшего. — Мы вот уж и веничков достали, — похвалился он, указывая на лежавшую кучу банных веников с сухой березовой листвой.

— Молодцы, — похвалил я солдат, — это вы хорошо и вовремя придумали. Ну что ж, топите покрепче, попариться теперь в самый раз.

— Будьте уверены! Натопим так, что волосы будут трещать, — вновь похвастал все тот же сапер.

Пока я закончил свою работу в политотделе дивизии, наступила ночь. Хотя было и не такое уж позднее время, все же осенью в лесу темнота наступает как-то особенно быстро. Возвращаться на КП дивизии было уже поздно и одному небезопасно, поэтому я зашел в нашу хозяйственную роту, располагавшуюся здесь же, неподалеку, в надежде помыться в бане, поменять белье, переночевать и, словом, отдохнуть до утра.

Часам к двадцати двум в хозроте вдруг появились комбат, комиссар, начальник штаба, другие штабисты, настроение у всех было какое-то приподнятое, веселое. Ну, думаю, товарищи почуяли жаркую баньку, горят желанием поскорей приобщиться. Нет, думаю, — дудки! Я буду первым! И, взяв потихоньку у старшины пару чистого белья, я побежал в баню.

Здесь мытье шло уже полным ходом. Я тоже помылся хорошенько в горячей воде, оделся в чистое, натянул свои суконные брюки — благо, более или менее приличного вида; что же касается хлопчатобумажной гимнастерки, то тут я засомневался: вся она была в темных пятнах, с белыми просоленными кругами на спине, груди, а уж у воротника просто задубелая. Взяв в руки, я долго вертел ее и думал, что же с ней делать? Надеть? — Уж больно страшная. Заменить бы. Да есть ли у старшины новые гимнастерки?

Заметив мое замешательство, один из саперов сказал:

— Товарищ политрук, оставьте гимнастерку, я постираю. К утру будет готова.

Вот, думаю, спасибо, и, недолго думая, отдал гимнастерку саперу:

— Ну хорошо, постирайте, пожалуйста, а то эдакую да после бани и одеть неприятно.

А про себя подумал: впервые за войну попробую поспать, как человек, в белье.

Накинув на печи шинель, я ушел в хозроту. По пути зашел на кухню, поужинал и, выпив кружку горячего чая, вернулся в землянку, где находилось командование батальона. Смотрю на них и не понимаю: время уже двадцать четыре часа, а из них никто еще и не подумал о бане, все почему-то сосредоточились над картой, подклеивают к ней еще листы, что ли, новый курс или маршрут прокладывают?

— В чем дело? — спрашиваю у начальника штаба.

— Как «в чем дело»? — подняв недоумевающие глаза, переспросил он. — Разве вы не знаете? Нашу дивизию снимают с этого участка фронта и перебрасывают на другой. Через два часа выступаем.