Война по ФЭП

Поселок вымер, все уехали. Теплая сентябрьская ночь и волнующий стрекот цикад плескались в чаще долины, между сопок, сомкнувших свои еловые объятия над его маленьким миром. На светлой в ночи веранде пахло деревом и свежим пирогом с ягодами. Жена хлопотала с самоваром, наливала в плошку тягучий мед, сонно и чисто улыбаясь, как ребенок, утомленный после бани. Он любил детскость в ее немолодом лице, мягкость движений, ее уверенность, что все непременно будет хорошо, пока они вместе. Он уговаривал, да только жена не уехала вслед за остальными беженцами. Даже мысли не допустила. И вот огни в поселке погасли, а в доме Петра Белоброва свет все горел – теплее и ярче в окружении покинутых темных домов.

Климов, втянув голову в плечи, неловко сидел на табуретке, дышал незнакомыми ароматами и туго соображал, что ему говорить и делать дальше. В честь гостя затеяли пирог. Климов догадался, что здесь так положено – пока не покормят, даже слушать не станут. Это неплохо. Ему следовало привести мысли в порядок.

Его поразил дом Петра Белоброва: ухоженный, большой, двухэтажный, но ведь – простите – из бревна. Климов не подозревал, что такие еще существуют.

– Наливку будете? – мимоходом осведомилась жена хозяина.

Климов не знал, что это такое. На всякий случай он отрицательно покачал головой.

– Будешь, – усмехнулся Белобров.

Когда Климов возник на пороге этого странного жилища, Белобров сразу отметил:

– Вижу, ты выключил сканер.

– Все равно не поможет.

Белобров был все тем же – на вид спокойный крестьянин-тормоз без затей. И дом его такой же – без затей, какой есть, никому себя не навязывающий, но чистый, надежный, добротный.

От наливки мозги окончательно заснули, зато на душе стало гораздо приятней.

– В этом доме я родился, – тем временем бесстрастно рассказывал Белобров. – Там, за южной сопкой, местное кладбище, могила родителей. Я не помню или не хочу помнить, что происходило со мной после их смерти. Я помню мамины руки, все ее прикосновения и эту веранду, смех отца, звездный клочок над этим домом, в который смотрел, лежа на сене, и не мог насмотреться. Мама наливала мед в плошку, как это делает сейчас жена. Когда потом я тысячу раз умирал и тысячу раз убивал, разбитый в прах, с пустой душой, я уцелел только потому, что в памяти все лился и лился мед моего детства.

Климов вздрогнул.

– Мои дети после курса развития личности хотят вернуться сюда. Я каждую неделю навещаю их в городе, – все тем же бесстрастным тоном продолжал Белобров. – В городе неплохо, но они хотят вернуться. Я должен сохранить дом для них.

– Тебе это не удастся. После войны здесь ничего не останется, – Климов махнул еще одну стопку. – Тебе найдут такую же долину с сопками – я лично прослежу. Построят тебе такой же дом – лично проверю. Только решай быстрей. Времени совсем нет. Я свою контору знаю: если нам поручили организовать войну, все разнесем строго по плану. Как бы мы ни были сильны, не нам бороться с Господином Миропорядком. Ты сам хорошо знаешь: когда перед ними стоит дилемма «человек или принцип», всегда выберут принцип. Если уж они на все готовы, обдери их, как липу, чтобы покувыркались, выполняя обещания.

– Боюсь, ты просто не можешь понять. У меня встречное предложение. Передай им, что буду стоять до конца. Там еще сохранились люди, которые помнят, как я это умею делать.