Война по понедельникам (сборник)

…Военные игры. Ребята смеялись, ребята любили хорошую шутку, остроумный «подвыверт». Раз в неделю, по понедельникам, им согласно расписанию занятий приходилось тратить целый день на так называемую «спецподготовку» в стенах институтской военной кафедры — какая возможность проявить остроумие! Они называли это «войной по понедельникам» и веселились от души, без труда доводя туговатых на подъем майоров и полковников до белого каления…

Он видел…

…Война была здесь другой, но суть ее всегда оставалась неизменной: столкновение идей, столкновение интересов и мировоззрений. Именно тогда он понял, что война всегда там, где общая сумма правд больше единицы. А ведь сколько людей — столько и правд. И нельзя назвать идеи и ценности другого человека ложью и злом потому лишь, что они не соответствуют твоей личной правде; для другого человека они — именно правда (субъекты, гордо заявляющие, что защищают зло, что для них «зло — благо и высшая ценность», выдуманы литературой самого дурного пошиба). А еще Вячеслав понял, что именно там, на тончайшей грани, на почти незаметном разделе правд, всегда начинаются боевые действия той или иной степени активности. И выхода, и компромисса нет; возможно только или принимать чужую правду, выбросив белый флаг капитуляции, или сопротивляться и наступать-наступать-наступать до победного конца. Таков мир, такова Природа, таково человечество.

Простая эта и банальная, в общем-то, мысль поразила Вячеслава. Он искал покоя, но в ситуации перманентной войны не находилось места покою. Он искал такую область человеческих отношений, где не могло быть нескольких толкований одного предмета, а значит и нескольких правд, но человечество в своем извечном стремлении преумножить сущности сверх необходимого не оставляло Красеву шанса.

Он ушел в науку и очень быстро и здесь обнаружил все признаки неутихающей войны: ради должностей, публикаций и академических званий. Он не развернулся на сто восемьдесят и не хлопнул дверью: слишком увлекала его эта работа, притягивала. Однако постарался занять низшую ступеньку в иерархии, приняв почетную должность «нашего уникума» — отсюда еще можно было наблюдать, не участвуя.

Он искал покоя в любви. Но и в той (лучшей) области человеческих отношений война не затихала ни на минуту. И розовое очарование медового месяца как-то уж очень быстро сменялось грохотом артподготовки и воем авиационных бомб. Скажите же, дорогие мои Катя и Лариса, почему так? Почему не захотели вы жить по-другому; зачем нужна была вам эта война?

И в запястье левой руки его вновь просыпалась старая боль…

Он видел…

…Вячеслав отыскал-таки себе тихую заводь. Он развелся, терпеливо играл в «нашего уникума», жил отшельником, отдаваясь работе по восемь часов в день и еще столько же — конструированию Машины Времени. Очень редко он задумывался о смысле этого последнего своего занятия. Дань ностальгическим воспоминаниям? Или форма все того же «антивоенного» эскапизма? Что поможет лучше бегству от мира людей, если не машина времени? Впрочем, в те дни он не осознавал побудительных мотивов в конструировании Машины — осознание пришло много позже, когда он стал уже совершенно другим человеком, у которого имелась новая правда. И потому вряд ли его оценки Красева-младшего так верны, как ему хотелось бы с новой высоты думать.

Он был одинок.

В одиночестве он находил один из атрибутов своего совершенного пацифизма. Но одиночество и тяготило его; к одиночеству, казалось Вячеславу, невозможно привыкнуть. Люди в присущей им воинственности были Красеву отвратительны, но и обойтись совсем без этих самых людей он не умел. И вот именно тогда в его жизнь ворвался, радостно сопя, Джулька-Джульбарс-Жулик…

Он видел…

…Пасмурное утро начала осени. Суббота. Рынок в Автово ломится от обилия товаров. Здесь продают и покупают все: от элементарных дверных глазков до сложнейших систем видеоконтроля, от орехов до микроскопов, от игрушечных «волг» до самых натуральных «фордов», от аудиокассет до компьютеров, от бритв до бензопил, от рогаток до автоматических винтовок.

Он приехал сюда подобрать несколько специфических плат для Машины, отыскал и выкупил по вполне приемлемой цене — даже еще остались деньги. Он продвигался между прилавками, вдыхая холодный воздух, переступая лужи и размокшие в воде обрывки упаковочной бумаги, приглядываясь к товарам, интересуясь общим уровнем цен, беря что-то на заметку — потом пригодится, слушал сбивчивую косноязычную рекламу-импровизацию от продавцов, кивал дружелюбно на их часто смехотворные рекомендации. И вдруг… увидел его .

Женщина лет под сорок в коричневом плаще стояла чуть в стороне от торговых лотков, почти в проходе, а у ног ее на асфальте лежала сумка, в которой возились, поскуливая, породистые по виду щенки. Щенков в сумке было четверо. Трое из них образовывали собой копошащийся подслеповатый клубок. И только один сидел вне этого клубка, грустно покачивая маленькой головой со вполне раскрывшимися уже круглыми глазами, сидел у самого края, у застежки-«молнии», и молчал.