Война по понедельникам (сборник)

Он увидел узкие полоски света. Выход со станции оказался закрыт большим щитом из небрежно сколоченных досок. В щели между досками проникал яркий свет. Антон, обдирая пальцы, расшатал, а затем выбил без особых церемоний три доски, согнулся, пролез. Щурясь на свету, огляделся и не поверил своим глазам. Потому снял очки, протер линзы платком и снова надел.

А был день.

Ого! Вот ведь номер!

Антон стоял на площадке, также огороженной со всех сторон деревянными щитами. Справа и совсем рядом высился монументом консервируемым стройкам совершенно замызганный экскаватор; краска на нем облупилась, полусорванная дверца болталась, скрипя, на ветру. Вокруг же разлилось целое море грязи, из которого там и тут, как острова безымянного архипелага, торчали бетонные балки, груды битого кирпича, прочие экспонаты музея истории первых пятилеток. Место для обдумывания всех несуразностей, произошедших с Антоном за последние полчаса, явно не слишком подходящее, и Антон стал выбираться, прыгая с одного острова архипелага на другой, с одной кучи мусора на другую. Однажды нога у него подвернулась, он оступился, заехал в грязь ботинком, но, ругаясь неприлично, продолжил путь. Наконец он пролез между деревянными щитами, окончательно при этом измазав брюки и джемпер. Кое-как отряхнулся. Кое-как осмотрелся.

Увиденное сразило его окончательно.

Он стоял на улице города, но перед ним был не Ленинград и даже не Санкт-Петербург, да и вообще такой улицы просто не могло быть ни в одном из городов на Земле. Улица не уходила привычно за горизонт. Наоборот, она поднималась, загибаясь дугой, вверх, и этим создавалось страшноватое для Антона впечатление, что стоит он на внутренней поверхности невообразимо огромной сферы. Антон видел опрокинутые дома, их крыши, чего согласно законам перспективы видеть был не должен.

Еще на этой улице Антона поразило невероятное обилие рекламных плакатов на самых разных языках мира: на русском, английском, немецком, французском, испанском, итальянском, японском, китайском… — любая реклама на любой вкус: от веселенькой рекламы презервативов до тяжеловесно-мрачноватой — гигантов машиностроения. Не то чтобы рекламы раньше ему видеть не доводилось (к этому времени и в Ленинграде капитализм уже всячески стремился подать себя в привлекательной красочной упаковке), но подавляло ее беспредельное общее количество здесь: на домах, на узорной решетке ограды близрасположенного садика, на деревянных щитах, из-за которых только что выбрался Антон, на транспорте, даже мелом на асфальте. Как в Гонконге каком-нибудь, подумал Антон, хотя ни в каком Гонконге никогда не бывал. А архитектура… Нельзя сказать, чтобы окружающие дома были небоскребами, но выглядели они очень уж представительно — как настоящие небоскребы выглядели, которые Антон до сих пор видел опять же только в кино. А над всем этим: над улицей, рекламой, роскошными витринами и высотными домами — сиял ослепительно раскаленный шар, солнце… О-о, если бы!..

По улице двигались потоки людей и машин. Люди были хорошо одеты и по виду жизнерадостны. Среди авто преобладали иномарки. Антон в растерянности потоптался на месте, но заметил, что привлекает внимание, и поторопился смешаться с толпой.

Что же такое происходит? — размышлял он, продвигаясь по улице без видимой цели. Безумие какое-то. Это не Ленинград, да и вообще на страну Советскую не похоже.

Впрочем, у него уже появились кое-какие идеи…

>

Как и Автор, Антон П. полагает себя знатоком художественной литературы. А особенно, ее наиболее несерьезных направлений — фантастики, например. По этой причине наряду с перебором гипотез, с натяжкой объясняющих невероятное на основе позитивизма и объективного материализма, завертелись у него в голове идеи совершенно сумасбродные. А подтолкнуло его к тому странное нарушение элементарных законов перспективы в этом городе.

Мир на внутренней поверхности сферы. Мир внутри земного шара. Мир антиподов.

Или Страна Чудес.

— Интересно, сколько миль я уже пролетела? — сказала Алиса вслух. — Я, верно, приближаюсь к центру Земли. Дайте-ка вспомнить… Это, кажется, около четырех тысяч миль вниз…

Или Плутония.

Теоретически кругозор наш должен быть неограниченный, мы должны были бы видеть местность не на сто, а на пятьсот или тысячу километров, поднимающуюся все выше и выше к небу. Но на большом расстоянии нижние слои воздуха становятся уже недостаточно прозрачными, и очертания предметов делаются постепенно расплывчатыми, сливающимися друг с другом.

Или Пеллюсидар.