— Ты, наверно, так глупо выглядишь со мной на спине.
— Ага, прям как опоссум, да? — он хихикает. — Так и буду тебя теперь звать. Опоссум.
Я морщу нос.
— Почему? Эти зверьки такие страшные.
— Да нет. Они очень милые. Прямо как ты… — он замолкает на полуслове, и я чувствую, как мои щеки краснеют. Брэндон О'Кифф назвал меня милой. Это не должно меня беспокоить, но почему-то беспокоит. Это вызывает во мне гордость или радость, или… что-то еще.
— Ты прямо как один из них — вцепилась мне в спину изо всех сил, — он снова смеется.
— Ребята. Подождите… — кричит Коннор у подножия холма, запыхавшись. — Подождите…
Брэндон вздрагивает во сне, пугая меня и возвращая в настоящее. Его дыхание участилось и стало неровным. Его лоб покрыт испариной. Он перекладывает руку на кровать и стонет, и тогда я замечаю скомканную фотографию, край которой залит чем-то похожим на кровь. У меня ускоряется пульс, и я сглатываю комок, который образовался у меня в горле. Наклонившись над Брэндоном, я хватаю фотографию, мои руки уже дрожат.
На ней запечатлен темно-зеленый танк, Брэндон сидит на капоте, Коннор прислонился к боку, держа на бедре АК-47. Мое сердце разрывается пополам: увидев их двоих на войне, я снова рассыпаюсь на части. Все, о чем я могу думать, это то, как, должно быть, сильно страдал Коннор. Каково было чувствовать, что твоя жизнь подошла к такому жестокому концу, когда ты занимался тем, что любил. И потом мне интересно, что это должно было сделать с Брэндоном, потому что, в отличие от меня, ему не нужно задаваться вопросом, на что это было похоже. Он не может позволить себе роскошь неведения и защиты от мрачных подробностей, потому что он и сам пережил это.
Глава
6
Я смотрю в прицел своей винтовки, и хотя мне нужно снизить частоту пульса, чтобы сделать выстрел, сердце стучит в груди, словно грузовой поезд, мчащийся по рельсам. Моя рука слегка дрожит. Я замираю, почувствовав прикосновение к плечу.
— Дыши, Брэн. Просто сделай вдох, — говорит Коннор.
— Я не могу, — отвечаю я, глядя в его темно-карие глаза, такие уверенные и спокойные.
— Это война, Брэн. Эти ребята, — он указывает на заброшенное здание фабрики, которую окружает наше подразделение, — они убьют сотни, если не тысячи. Они взорвут детей во имя своего дела. Это война, а на войне всегда есть жертвы. И это не делает тебя монстром.
Для него все действительно просто: правильно и неправильно, хорошо и плохо.
И вот я поднимаю винтовку, смотрю в прицел и нажимаю на спусковой крючок, наблюдая, как пуля пробивает дыру прямо в груди пожилой женщины, которую враг использует как щит. Я целился ей в плечо. Я не хотел ее убивать, но убил, и это делает меня монстром. Только что я потерял частичку своей души.
Я просыпаюсь, резко выпрямляюсь и судорожно втягиваю воздух в легкие. Простыни подо мной, как и каждую ночь, пропитаны потом. Что-то касается моей руки, и я инстинктивно сбрасываю это, хлопнув ладонью по чему-то теплому и мягкому. Когда мой разум, наконец, снова обретает ясность, я уже стою на коленях, нависая над маленьким телом Поппи, надавливая предплечьем на ее горло, прижимая ее к кровати в удушающем приеме. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а ее нижняя губа дрожит. Это не война. Она не враг… Реальность возвращается, и я в панике отшатываюсь от нее к краю кровати. Сажусь, повернувшись к ней спиной, судорожно провожу рукой по волосам и пытаюсь замедлить сердцебиение. Ее не должно быть здесь, не говоря уже о моей постели. Когда это вообще произошло? Я не могу не думать о Конноре. Он всегда был хорошим человеком. Он женился на Поппи, когда им было всего по двадцать одному году, и до самой своей смерти спал только с одной девушкой. Он любил ее такой любовью, которую можно видеть только в гребаных фильмах.
Я же, с другой стороны, был плохим парнем, ходячей катастрофой, и их пара — это все, что держало меня в узде, заставляя двигаться вперед. Теперь я не более чем пылающие обломки, и Поппи стоит слишком близко к огню. Я, черт возьми, не просил ее об этом. Я говорил ей уйти.
Встав на ноги, бросаю на нее взгляд через плечо.
— Ты должна уйти, — цежу я сквозь зубы. Я злюсь на себя. Злюсь на нее. Злюсь на весь мир за то, что так сильно меня сломал.
— Брэндон, я…
— Блять, уходи, Поппи! — рычу я, едва сохраняя хоть какое-то подобие самоконтроля.
Я слышу скрип пружин в матрасе, когда она встает с кровати.
— Я не уйду. Коннор сказал мне позаботиться о тебе, черт побери.
Я зажмуриваюсь и резко выдыхаю, сглатывая комок в горле.
— Тебе не спасти меня, Поппи. Я видеть тебя не могу, — шепчу я. — Я смотрю на тебя, а вижу только его.
Она опускает голову и теребит подол рубашки.
— И я при взгляде на тебя вижу лишь его, но я не хочу отпускать это. Я чувствую его, когда я с тобой…
— Он мертв, черт возьми. Я сбежал от этого. И тебе тоже стоит.
Я выхожу из комнаты, внутри меня все разрывается на части. Коннор возненавидел бы меня за это. Причинить боль Поппи — это единственное, за что Коннор точно бы меня возненавидел.