Война после войны

С самолета на бал? или Последний Новый год шурави

А потом… Стопки и кружки, крышки от фляжек и мерные медицинские стаканчики — сдвинули разом. Не предотвращенный никакими инструктажами фейерверк расцветил черное небо мириадами трассирующих конфетти. Одуревшая лентопротяжка в сотый раз затянула: «Мы уходим, уходим…». Да будет последним на чужбине этот восемьдесят девятый! С Новым годом! Прозит! Чиэрс!

* * *

21 час с минутами. 31 декабря. Афганистан. Знакомый зигзаг бетонки. Аэродромной морзянкой мигает буква «Ш» — Шинданд. На каждом изгибе дороги закутанный в одеяло сорбоз опасно вскидывает автомат. «Аз феркее шоурави» — «Я — из советской дивизии». Голубая ооновская наклейка на ветровом стекле уазика. Едем провожать последний борт — на Союз. Молчим: старший наблюдатель поста ООН — австрийский подполковник, его помощник — майор из Непала, водитель Степанов (Степа) и я — офицер по взаимодействию с военными наблюдателями ООН.

Задача ооновцев — с точностью до человека отслеживать вывод нашего ограничивающегося с каждым днем контингента. Сегодня уже дважды были на аэродроме, проводили два борта. Сколько их — «интернационалистов» — в предвкушении скорого дембеля готовятся «по-боевому» встретить Новый 1989-й? Уже дома, в Союзе, но под бдительным оком отцов-командиров — из числа не вызвавших в Ташкент своих жен.

Ах, как утром своих провожал автобат! Колонна камазов-«шаланд» надрывала сирены, пока не слился с небом серебряный крестик «ан-двенадцатого». Ооновцы — не то что хмуры, так уж получилось: завтрак был в ужин, сели обедать — звонок, вперед — считать. А от ужина отказались — хотели организовать свой. Вообще-то с этими делами у них строго: и со счетом, и с трехразовым питанием… Этот рейс — дополнительный. Выводится часть госпиталя, кажется, терапия. На поле много медиков, нервных гражданских летчиков в синей, совсем забытой здесь форме: «кому там наверху понадобилось посылать самолет под Новый год?» Хорошо, еще нет журналистской братии, их перед посадкой собирают по всему полю, а аппаратуры столько, что, кажется, легче танк загрузить…

Впрочем, время еще есть. 21.40. До Нового года больше двух часов… Быстрее бы со списками… Главный воздушный эвакуатор из штаба 40-й армии подполковник Яковлев бойко направляется к ооновской машине: «Готово, всего — 85, из них офицеров… итого за сутки — 154… проверьте, подпишите…».

— Погодите, подполковник, — степенный австриец с блокнотом выбирается из уазика, — во-первых, не 154, а 145, во-вторых…

— Я и докладываю: 145 — рядового состава и 9 — врачей…

Местное время — 22 часа без минут…

— Позвольте, господин подполковник, с врачами — 145, а те 9 — корреспонденты, вне списка…

— Начнем сначала… утром: рядового состава — 67, офицеров… еще 17, которых мы провели, как вчерашних…

Двадцать два часа двадцать минут. До Нового года…

— Майор, переведите господину Яковлеву… Я буду докладывать в Кабул… Женева…

— А у меня начальник — генерал Громов…

— …а господин Шеварднадзе генеральному секретарю Пересу де Куэльяру…

Двадцать два тридцать пять…

— Это вы задерживаете вылет… я могу и без подписи… через 30 минут коридор закрывается… все равно ведь выходим… Все. 154. И с Новым годом…

Самолетный прожектор уныло освещает нестрогий строй. Кто-то долго надевает бушлат. Кто-то перебирает свой фирменный чешский дипломат: парфюмерный набор, мельхиоровый перстень, дембельский альбом с наклеенным на обложку благодарственным напутствием Наджибуллы… Ну, сколько еще ждать? Двадцать три часа ноль пять минут… Военно-политический кризис местного значения вступает в стадию развязки: «Боря, спроси у ооновцев, как они насчет жареной картошки? У меня в батальоне еще и солененькие лисички, знаешь, как по-английски “лисички”»? — дипломатично намекает на большее начмед дивизии майор Антонов… Педантичный австриец обдумывает предложение: «Вообще, конечно… надо бы с коллегой посоветоваться». Мнение «коллеги» читается в глазах: явное «за».

Подполковник в голубом берете медленно — уже для проформы — достает ручку, отвинчивает колпачок…, что-то еще пытается объяснить, но его заглушает гул самолетной турбины… «У кого — вспышка? Давай, сфотографируемся на память. А теперь, Степа, жми за “санитаркой”»…