Война Роузов

— Оно еще ничего, Оливер. Чудное вино, не слишком сладкое, не слишком сухое.

Поставив кубок на стол, он наклонился вперед и принюхался к паштету, затем очень осторожно отрезал немного, положил его на хлеб, отправил в рот и стал медленно жевать.

— Замечательно, Барбара. Никто не умеет готовить паштет лучше тебя.

— Да уж, ты всегда был разборчив в еде, — она улыбнулась, довольная, что он похвалил ее стряпню.

Он опять наполнил кубок, выпил и отрезал себе еще кусочек. Она разглядывала его обросшее лицо при свете свечей. Какой у него ужасный цвет лица — восковой, как свеча. Тени скрадывали морщины, делали его моложе, и она увидела его таким, каким он был в дни их молодости. Этот образ стал в последнее время ненавистен, а в данную минуту — особенно.

— Надеюсь, ты теперь убедился, Оливер, что я не отступлю. Ни на дюйм.

Когда он поднял кубок, рука его дрожала.

— Ты пригласила меня сюда, чтобы сообщить это? — сказал он, нахмурившись. Он ожидал совсем другого.

— Я готова снести все, что придет тебе в голову. Все плоды твоей жестокой изобретательности.

— Так мы ради этого устроили тут небольшой тет-а-тет?

— Нет, — сухо сказала она. — Я хочу сделать тебе предложение.

— Ну, слушаю, — он налил себе еще вина и выпил.

— Я позволю тебе забрать половину всех вещей в доме. Кроме этой комнаты. И кухни. И мебели в комнатах детей. Забирай свои книги, живопись, стаффордширский фарфор.

— Ты ужасно щедра, — саркастически сказал он.

— Можешь взять их прямо сейчас. Только убирайся отсюда скорее, — она долго и тщательно обдумывала свое предложение. — По-моему, это чертовски хорошая мысль.

Казалось, он раздумывает над ее словами, неторопливо потирая рукой подбородок.

— Это все, что я могу для тебя сделать, — сказала она. — Дом принадлежит мне.

Он обвел глазами комнату и взмахнул руками.

— И это тоже?

— И это тоже, — повторила она. — Мне кажется, я говорю сейчас вполне разумно. Не надо никаких адвокатов. Договоримся сами. Только ты и я, дорогой.

— Да, только ты и я, — горько сказал он. Она холодно следила за ним. Ей доставляло удовольствие, как твердо и жестко звучали ее слова. Решимость ее не ослабевала.

— Я не боюсь тебя, — сказала она. — Если понадобится, буду сопротивляться до бесконечности.

Она следила за тем, как он залил съеденный паштет еще одним бокалом вина и затем уставился в потолок. Щеки его покрылись испариной. От свечей температура в комнате поднялась еще выше. Он поднялся, стащил с себя халат и, голый по пояс, снова сел.

— Я буду сопротивляться твоему сопротивлению, — сказал он. — До бесконечности, если понадобится. Это мой дом. Я заплатил за него. И все остальное мне неважно. Даже если суд решит по-другому, я найду способ, как его обойти.

— Только через мой труп.

— С удовольствием. Если у меня получится.

Она опустила руку и коснулась холодного лезвия своего секача.

— Зря пытаешься запугать меня, — спокойно сказала она, допила свой кубок и налила еще из бутылки.

— Мы уже давно перестали запугивать друг друга, Барбара.

— Вот только мне не понятно… — она поколебалась, прикладывая кубок к губам. — Мне не ясно, почему ты никак не можешь понять моего положения. Столько людей вокруг разводятся. Тебе вовсе не обязательно оставаться здесь. Ты вполне мог избежать всех этих… этих неприятностей.

— Это не неприятности, — он хохотнул. — Любопытная точка зрения, я бы сказал.

Она посмотрела на него и покачала головой.

— Ты все-таки ублюдок.

— Я вовсе не собираюсь одарять тебя за то, что ты оказалась такой сукой, за то, что разрушила нашу семью. Тех, кто разрушает, не награждают.

— Опять семья. Всегда у тебя семья.Почему я должна играть роль, которую ненавижу, выполнять обязанности, которые вот-вот задушат меня? — она ударила ладонью по столу. Тарелки подпрыгнули, канделябр покачнулся. — Мне это надоело, и я хочу компенсации за свое самопожертвование.

Его лицо блестело от пота. Он улыбнулся, но улыбка была холодной.

— Ты была просто кучкой вонючего дерьма, когда я женился на тебе. Это благодаря моей голове ты оказалась в этом доме. Это на мои деньги куплены все эти вещи. Это лишь благодаря моему терпению и моей поддержке ты научилась готовить блюда для гурманов. Если бы не я, ты сейчас жила бы на каких-нибудь поганых задворках в Новой Англии [54]и варила бы картошку какому-нибудь придурочному клерку.

— Прими мою вечную благодарность, — она выплюнула эти слова.

— Я не собираюсь уходить отсюда! — крикнул он окрепшим голосом. Она покрепче сжала рукоятку секача. — И ни одна вещь не покинет своего места. Убраться придется одному из нас.

— Что ж, моя совесть чиста.

— У тебя нет совести.

Она посмотрела на него, внезапно почувствовав, как внутри у нее пробуждается жалость. Он оказался такой же жертвой, как и она. Странная, неопределенная идея, которую люди называют "любовью", обманула их обоих.

— Ты больше ничего для меня не значишь, Оливер, — грустно сказала она. — Ты — просто пустое место. Ты мне отвратителен.

— Да неужели? Я так же здорово тебя ненавижу.