Война с Ганнибалом

«Добыча» молодых людей обратила на себя внимание всего Тарента, и когда они совершили такую же вылазку еще раз, а потом еще и еще, это уже никого не удивило.

Ганнибал поклялся, что сохранит тарентинцам их свободу, собственность и законы; они не будут платить пунийцам никаких податей и не примут пунийского гарнизона, если сами того не пожелают. Тарентинцы, в свою очередь, обещали выдать Ганнибалу всех римских граждан, обитающих в Таренте, и римский караульный отряд.

После этого Филемен пристрастился к охоте еще сильнее. Чуть не каждую ночь он уходил и никогда не возвращался с пустыми руками. И каждый раз непременно одаривал начальника стражи и караульных у ворот чем придется, будь то дичь или же скот, «отбитый» у карфагенян. Все были уверены, что этот замечательный охотник предпочитает ночное время дневному только из страха перед врагом.

Когда доверчивость караульных возросла до того, что в ответ на свист Филемена ворота отворялись в любой час ночи, Ганнибал решил: пора (к этому сроку он стоял в трех днях пути от Тарента и прикидывался больным, чтобы не внушать римлянам подозрений своим затянувшимся бездействием). Из всего войска он выбрал десять тысяч пехотинцев и конников – самых проворных и легковооруженных – и выступил с ними в четвертую стражу ночи. Вперед были высланы восемьдесят нумидийцев; они рассыпались по округе, скача вдоль дорог и вылавливая тех, кто мог бы заметить издали карфагенскую колонну. Всякому, кого они настигали, они приказывали вернуться, всякого встречного убивали, чтобы окрестные жители думали, будто это обычный разбойничий набег.

Примерно в двадцати или двадцати двух километрах от Тарента Ганнибал остановился, но даже тут не открыл воинам, куда он их ведет. Он только просил солдат не оставлять своего места в рядах и никуда не сворачивать, а главное – чутко прислушиваться к командам и не делать ничего без приказа начальников.

– Потерпите немного – скоро вы всё узнаете, – обещал он.

Между тем до Тарента донесся слух, что небольшой отряд нумидийских всадников опустошает поля и наводит страх на крестьян. Начальник римского гарнизона велел, чтобы утром конница выехала навстречу грабителям и отогнала их. Набег нумидийцев ничуть его не обеспокоил и не насторожил» наоборот – утвердил в убеждении, что Ганнибал с войском на прежнем месте, далеко от Тарента.

Когда стемнело, Ганнибал продолжил путь. Проводником был сам Филемен с охотничьею добычею. Остальные заговорщики ждали условленных сигналов в городе.

Филемен приблизился к стене и свистнул. Караульный проснулся, узнал его свист и отворил калитку. Первыми вошли двое с тушею кабана, а следом Филемен.

– Ну и тяжесть! – промолвил он. – Еле донесли. Караульный в изумлении склонился над огромною тушей, и в этот миг Филемен пронзил его рогатиной. Тотчас ворвались тридцать воинов, перебили остальную стражу, взломали ближайшие ворота и впустили товарищей. Это была только часть отряда. Одновременно другая его часть, во главе с самим Ганнибалов, храня тишину и безмолвие, появилась у других ворот, за которыми ждал Никон. Ганнибал зажег сигнальный огонь, Никон отвечал тем же, а когда оба огня разом погасли, заговорщики бросились в караульное помещение и умертвили римлян прямо в постелях. Ворота открылись. Ганнибал ввел в город пехоту, а конницу оставил за стеной, чтобы, если понадобится, отразить вражескую атаку в открытом поле.

Обе половины отряда, по-прежнему соблюдая тишину, вновь встретились на рыночной площади. Отсюда Ганнибал рассылает по городу две тысячи галлов; они должны были занять главные улицы и начать избиение римлян, не трогая тарентинцев.

Поднялось смятение и шум, как обычно при взятии города, но что происходит, никто в точности не знал, хотя заговорщики, по совету Ганнибала, встречая своих, кричали, чтобы они не тревожились и что все будет хорошо. Тарентинцам казалось, что это римский гарнизон напал на город и грабит его, а римлянам – что взбунтовались вероломные тарентинцы. Начальник гарнизона, разбуженный первою же тревогой, бежал в гавань и на лодке перебрался в крепость[54].

Всеобщая растерянность сделалась еще больше, когда из театра донеслись звуки трубы. Труба-то была римская (заговорщики сумели раздобыть ее заранее), но трубил грек, и трубил неумело, и понять, что это за сигналы и кто их подает, было невозможно. Наконец рассвело, римляне увидели пунийское и галльское оружие, греки увидели разбросанные повсюду трупы римлян, и стало ясно, что в Таренте Ганнибал.

Когда поднялось солнце и римляне, уцелевшие от резни, собрались в крепости, а смятение в городе понемногу улеглось, Ганнибал велел созвать тарентинцев, но без оружия. Пришли все, кроме тех, кто укрылся вместе с римлянами в крепости и готовился разделить их участь, какою бы она ни оказалась.

Пуниец говорил благосклонно и дружелюбно, напомнил тарентинцам, как он обошелся с их земляками при Тразименском озере и при Каннах, и сравнил свою доброту и снисходительность с жестокостью римлян.