Война с Ганнибалом

Хотя победители во много раз превосходили побежденных числом и резня началась ужасная, значительная часть римлян скрылась в соседних лесах, а после добралась до лагеря Публия Сципиона (уходя на злосчастное ночное сражение со свессетанами, он оставил в лагере небольшой караул во главе с легатом Тиберием Фонтеем). Гней Сципион с несколькими спутниками набрел на какую-то сторожевую башню и заперся в ней. Пунийцы обложили башню хворостом и подожгли. Когда двери выгорели, они ворвались внутрь и всех перерезали.

Так погиб Гней Корнелий Сципион, на двадцать девятый день после смерти Публия. О гибели братьев скорбел не только Рим, но и вся Испания. Скажем более: в Риме горевали и о потерянном войске, и о потерянной провинции, а Испания оплакивала только погибших Сципионов, и Гнея больше, чем Публия, потому что он дольше пробыл на испанской земле, первым приобрел любовь испанцев и первым показал им образец римской справедливости, простоты и умения владеть собой.

Подвиг Луция Марция, римского-всадника.

В эту горькую для Рима пору нашелся человек, который поправил дело, казалось уже безнадежное. Был в войске римский всадник Луций Марций, человек молодой, храбрый и на редкость одаренный. К прекрасным задаткам добавилась прекрасная выучка, которую он получил, прослужив много лет под началом у Гнея Сципиона и постигнув все тонкости военного искусства. Он собрал воинов, уцелевших после побоища на холме, вывел римские гарнизоны из нескольких крепостей и, составив довольно большой отряд, Соединился с Тиберием Фонтеем, легатом Публия Сципиона.

Римляне вернулись за Ибер, в старые римские владения, и здесь разбили лагерь. На воинской сходке было решено выбрать полководца, и все солдаты подали голос за Марция; голосовали даже те, кто стоял в караулах у вала, – товарищи подменяли их на постах.

Марций занялся укреплением лагеря и сбором продовольствия, и все его приказы воины исполняли охотно и бодро. Но когда пришла весть, что Гасдрубал, сын Гисгона, переправился через Ибер и уже невдалеке, и солдаты увидели сигнал к битве, поднятый новым командующим над своею палаткой, их точно подменили. Они вспомнили Сципионов, вспомнили, с какими силами и с какими вождями выходили, бывало, в сражение, – и зарыдали, и бились головою о столбы и колья, и простирали руки к небесам, и проклинали богов, и падали ничком на землю, и каждый, захлебываясь слезами, называл имя своего командующего. Центурионы пытались поднять и ободрить рядовых, Марций метался по лагерю, разом и утешая воинов, и браня их за то, что они пустились в бесполезные бабьи причитания как раз тогда, когда нужно напрячь все силы для защиты собственной жизни и жизни государства, и это будет лучшею местью за Гая и Публия Сципионов. Но жалобный крик и стоны не утихали, пока не донесся звук вражеских труб: карфагеняне были совсем рядом.

Тут печаль внезапно сменилась гневом, солдаты схватили оружие, вылетели в ворота и как безумные набросились на противника. Пунийцы подходили беспечно, не держа строя, и были поражены, откуда взялось столько врагов после полного почти истребления римского войска, откуда у побежденных такая храбрость и уверенность в себе, откуда новый полководец, откуда самый лагерь, наконец. В испуге и растерянности они сперва Попятились, а потом под бешеным натиском римлян показали спину. Погоня могла бы стать роковой и для бегущих, но все же скорее – для преследователей, и Марций поспешно дал сигнал к отступлению. Воины так распалились, что командующему пришлось вмешаться первые ряды и силою заворачивать своих людей назад.

Римляне возвратились в лагерь с неутоленною жаждой крови и убийства. Вернулись на стоянку и карфагеняне. Они вообразили, будто от погони римлян удержал страх, и опять исполнились легкомысленным презрением к неприятелю. Потому и лагерь свой они охраняли кое-как, по-прежнему уверенные, что враг по соседству – это лишь жалкие и беспомощные остатки двух разгромленных ими армий. И вот, все как следует разведав и разузнав; Марций составляет план, на первый взгляд даже не смелый, а прямо-таки отчаянный: он решил сам напасть на пунийцев, рассудив, что легче захватить лагерь одного Гасдрубала, чем отстаивать собственный лагерь, когда вновь соединятся три вражеских войска и три полководца. Но план этот, такой неожиданный и требовавший беспредельной отваги, мог вызвать замешательство у солдат, и Марций счел нужным все объяснить заранее. Созвав сходку, он выступил со следующею речью: