Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Оказалось, что на судне вполне можно было разжиться продуктами для годовалого щенка. Эфиоп еще несколько раз уточнял, Аттик переводил, и стало ясно следующее. Кормить полагается два раза в день. Основной рацион: ячменный хлеб с молоком, ну, с пресной водой, если молока нет. Обязательно давать отвар из костей, немного соленого сала. Прямо в пасть собаке проталкивать сырое яйцо, чтобы шерсть была гладкой и кости крепкие.

Неожиданно в разговор вступил фракиец Тирас:

– Трибун, у нашего носатого капитана на палубе в клетке десяток куриц да петух. А я, когда из кабака возвращался, свинку себе прикупил. Подумал: «Пост скоро кончится, угощу старшого». Но раз такое дело, почему бы свинью в дело сразу не пустить?!

Глава VI Одиссея эфиопа Калеба

Каботажное плавание вдоль берегов Греческого моря само по себе было достаточно однообразным. Невысокие по сравнению с Анатолийским побережьем горы, почти до вершины покрытые лесом, сменила степь, уже зазеленевшая молодым ковылем.

Корабли каравана шли, не упуская друг друга из виду и ориентируясь на последнего, тихохода. Ветра не было третий день, солнце припекало, и подошвы сандалий иногда просто прилипали к обильно просмоленной неделю назад палубе. Воняло куриным пометом, человеческой мочой, потом гребцов. Те работали полдня, потом, когда корбита останавливалась, поджидая тихохода в караване, играли в кости или спали. Их полуголые тела, скрюченные из-за недостатка места, напомнили Константину Германику поле битвы в Ассирии после того, как и свои, и чужие трупы ночью обобрали мародеры.

Но тут, слава Христу, все было спокойно. Носатый египтянин-капитан настойчиво и убедительно отклонил все предложения Константина «пристать к берегу и размять ноги». Возражения навклира были убедительны: воды и припасов вполне хватит до самой Ольвии, остановка только задержит торговую экспедицию как минимум на день.

– А у меня для вас и вашей собачки, – сообщил Аммоний, – еще остались свежайшие хлебцы, завернутые по египетской традиции в пальмовые листья. Курочку я для Цербера велел приготовить, пусть кушает на здоровья. Хотите еще вина? У меня есть родосское, сладкое, как поцелуй опытной женщины.

При упоминании о женщине трибун так посмотрел на капитана, что у того задрожали коленки. Тридцатилетний Константин воздерживался уже более месяца, каждую ночь ему снились женские груди, большие и белые.

Поняв, что сболтнул лишнего, суетливый, как все египтяне, навклир поспешил исправить ошибку:

– До Ольвии плыть от силы три дня. А там встретите послушных женщин. Поверьте мне, красоту светлых, как свет зари, готок, неистовство в любви смуглых сарматок и сговорчивость женщин севера, которые готовы провести с тобой несколько дней, лишь бы купить мужу или брату византийский нагрудный панцирь, – не забыть до встречи с нашим старым богом Анубисом, проводником в иной мир.

Приняв молчание Германика за согласие, Аммоний решился дать совет:

– Великолепный солдат. Я специально приставил к тебе своего раба, этого забавного грека, чтобы он своими веселыми рассказами отвлекал тебя от мрачных мыслей или грустных воспоминаний. Я старше тебя, поверь мне: хорошая сказка полезнее плохой правды. А правда, увы, всегда – зла.

Мысленно согласившись с доводами навклира, Константин Германик кивнул и направился в свой закуток на корме судна. Хотя идти было нужно всего несколько шагов, он смотрел под ноги, переступая через спящих гребцов. Те снова дрыхнули, ведь последняя тихоходная корбита осталась далеко позади, напоминая черного таракана, только вместо ножек высовывались длинные и казавшиеся тонкими издалека весла, и били они в воду не слаженно, а вразнобой.

Трибун сплюнул с досады и откинул полог своей импровизированной палатки. Зрелище его удивило. На его месте, на александрийском ковре, возлежал грек Аттик и, почесывая брюхо Цербера, о чем-то степенно беседовал с Калебом. К эфиопу придраться было нельзя. Тот все-таки стоял за кромкой ковра, опираясь на метательное копье-панцею. Нес службу, охраняя императорского посланника.

Но паршивый грек!

Занесенную для удара руку остановил возглас Эллия Аттика:

– Калеб – не эфиоп! Он не тот, за кого себя выдает. Вернее, не тот, за кого ты его принимаешь!

Константин Германик опять ничего не понял, но руку опустил, сохранив до поры до времени оставшиеся зубы Аттика.

– Первое. Пошел вон! – скомандовал трибун слуге-рабу. – Второе. Стой! Собаку – гладить, мне – докладывать!

Грек, который моментально соскочил с ковра, улизнуть, однако, не успел. Отреагировав на команду «Стой!», он развернулся, присел на корточки уже вне ковра, протянул костлявую руку и, продолжая чесать встревоженного было суматохой пса, начал свой рассказ:

– Дело, мужественный командир, в том, что мой актерский талант был востребован не только в Риме и Константинополе. Меня часто приглашали выступать в пограничных гарнизонах, а то и за пределами Империи, всюду, где прослышали о моем таланте.

Грек был настолько забавен своим хвастовством, что Германик пришел в хорошее настроение, но улыбку скрыл. Спросил грозно: