Война с саламандрами

Процесс, посредством которого человек пытается каким-то образом сотворить из самого себя человечество, так же стар, как и сама цивилизация, как первые законы и первые общины; если же в итоге, после стольких тысячелетий, результатом этого процесса стало лишь то, что пропасти между расами, нациями, классами и различными мировоззрениями стали такими широкими и бездонными, как мы это наблюдаем сегодня, то не стоит закрывать глаза и надо наконец честно признать, что злополучная историческая попытка создать из всех людей некое человечество потерпела окончательный и трагический крах. Мы, в конце концов, уже начинаем это осознавать: отсюда и все попытки и планы объединить человеческое общество на другой основе, так, чтобы радикально освободить место только для одной нации, одного класса или религии. Кто, однако, может быть уверенным в том, что бациллы неизлечимой болезни дифференцирования не проникли в наш организм слишком глубоко? Рано или поздно любое якобы однородное единство неизбежно распадется снова, превратившись в бесформенный клубок разнообразных групп по интересам, партий, сословий и так далее, которые будут или подавлять друг друга, или страдать от своего «мирного» сосуществования. Выхода нет. Мы движемся по заколдованному кругу; однако развитие не может вечно кружиться на одном месте. Поэтому сама природа позаботилась о том, чтобы создать на свете место для саламандр.

Ведь недаром, размышлял далее Вольф Мейнерт, саламандры пришли к успеху только тогда, когда хроническая болезнь человечества, дурно скроенного, постоянно распадающегося гигантского организма, начала переходить в агонию. Если не брать во внимание несущественных отклонений, саламандры представляют собой единое огромное и однородное целое. У них пока еще нет никакого заметного деления на племена, языки, нации, государства, религии, классы или касты; у них нет господ и рабов, свободных и несвободных, бедных и богатых; между ними, конечно, есть различия, предопределенные разделением труда, но сами по себе они являются однородной, монолитной массой, состоящей, так сказать, из одинаковых зерен. Эта масса во всех своих частях одинаково биологически примитивна, одинаково бедно наделенная природой какими-либо умениями, одинаково угнетенная и с одинаково низким уровнем жизни. Самый последний негр или эскимос живет в несравнимо лучших условиях, пользуется бесконечно большими культурными и материальными богатствами, чем миллиарды цивилизованных саламандр. И при этом нет никаких указаний на то, что саламандры страдают от такого положения дел. Напротив. Мы совершенно определенно видим, что они ничуть не нуждаются в тех вещах, в которых человек ищет убежища и утешения перед лицом метафизического ужаса и наполняющего жизнь страха; им не нужны философия, искусство и загробная жизнь; они не знают, что такое фантазия, юмор, мистика, игра или мечта; они реалисты до мозга костей. Они столь же далеки от нас, людей, как муравьи или сельдь, — и отличаются от этих существ только тем, что их средой обитания стала человеческая цивилизация. Они устроились в этой среде так же, как собаки в человеческих жилищах: без нее они не выживут, но в то же время, существуя в ней, они не перестают быть самими собой, а именно весьма примитивным и мало дифференцированным семейством животных. Им хватает того, что они живут и плодятся; надо полагать, что они вполне счастливы, поскольку их не тревожит чувство какого-либо неравенства между ними. Они однородны, и точка. Поэтому в один прекрасный день — да на самом деле в любой из дней, — без каких-либо проблем они могут осуществить то, что не удалось людям: свое видовое единство во всем мире, свое мировое сообщество, одним словом — всеобщий и универсальный мир саламандр. И именно этот день станет последним днем тысячелетней агонии человеческого рода. На нашей планете не хватит места для двух тенденций, каждая из которых стремится к мировому господству. Одна из них должна будет уступить. Мы уже знаем, какая именно.