Война с саламандрами

– Семирад из Веселки, – проворчал капитан. – И слушайте, вы, чаславский. Если увидите преступника, стреляйте первый. Я отвечаю. Никаких церемоний, понятно? Больше я не позволю убивать моих людей. Ну, марш!

Потом заявился начальник станции.

– Господин капитан! – сказал он. – Там приехало еще тридцать человек.

– Какие тридцать человек? – закричал капитан.

– Ну, железнодорожники. Это из-за Груши. Он ведь наш. Так вот, они хотят предложить вам свою помощь…

– Гоните их в шею! Еще штатские на мою голову!

Начальник станции переминался с ноги на ногу.

– Послушайте, господин капитан, – настойчиво продолжал он. – Некоторые из них приехали из самой Праги и даже из Мезимостья. Такая спайка – хорошая вещь. Разве заставишь их уехать обратно, если Оплатка убил одного из наших? Это их право… Уж вы, пожалуйста, господин капитан, не откажите, возьмите их с собой!

Капитан раздраженно проворчал, чтобы его оставили наконец в покое.

В течение дня широкое кольцо вокруг Оплатки постепенно сужалось. После полудня позвонили из штаба соседнего гарнизона – не потребуется ли в подкрепление отряд солдат. «Нет! – отрезал капитан. – Это наше дело, и мы с ним справимся сами, понятно?» Тем временем приехала группа сыщиков из Праги и жестоко поругалась с жандармским вахмистром на вокзале, который попытался отправить их обратно.

– Что?! – взорвался сыскной инспектор Голуб. – Вы хотите, чтоб мы поворотили оглобли? Эй, вы, трусы! Он убил троих наших, а у вас только двоих. У нас на него больше прав, вы, медноголовые.

Едва удалось уладить этот конфликт, как возник новый – между жандармами и лесничими.

– Убирайтесь прочь! – кричали жандармы. – Это вам не охота на зайцев!

– Черта с два! – возражали лесничие. – В лесах мы хозяева и можем ходить, где хотим. Ясно?

– Да поймите вы, – уговаривал их Роусек, жандарм из Сазавы, – это наше дело, и в него никто не должен лезть.

– Как же! – отвечали лесничие. – Девчонка-то, у которой Оплатка отнял хлеб, нашего лесничего дочка. Мы ему этого не спустим!

К вечеру круг замкнулся. Каждый преследователь слышал справа и слева от себя прерывистое дыхание соседа и чавканье сапог в топкой почве.

– Стой! – тихо передавали приказ по цепи. – Не двигаться!

Воцарилась тяжкая, грозная тишина, лишь изредка шелестела сухая листва на ветру да начинал моросить дождь. Иногда кто-нибудь наступал на ветку или тихо звякало кольцо ремня о винтовку.

В полночь кто-то прокричал в темноте: «Стой!» – и выстрелил. В этот момент произошло что-то странное – раздалось десятка три выстрелов; некоторые бросились вперед, другие закричали: «Назад! По местам!»

Кое-как все снова пришло в порядок, круг опять замкнулся. Только теперь преследователи отчетливо осознали, что во тьме перед ними прячется загнанный и обреченный человек, стремящийся вырваться из страшного окружения. Неудержимый озноб пробежал по рядам людей. Где-то, словно осторожные шаги, прошуршали тяжелые капли дождя. О господи, хоть бы скорее рассвело!

Забрезжил туманный рассвет, и уже можно было разглядеть силуэты людей. Как близко были они друг от друга! Их замкнутая цепь окружала лесок, вернее – заросли густого кустарника, где, наверное, полно зайцев… Там было тихо… совершенно тихо…

Капитан Гонзатко нервно пощипывал ус. Ждать еще… или?

– Я пойду туда, – пробормотал инспектор Голуб.

Капитан засопел.

– Идите вы! – приказал он ближайшему жандарму.

Пять человек устремились к кустарнику, послышался треск ломающихся ветвей, потом наступила тишина.

– Всем оставаться на местах! – крикнул капитан своим людям и медленно двинулся к зарослям. Немного погодя из кустов появилась широкая спина жандарма, волочившего поникшее тело. Ноги поддерживал усатый, как морж, лесничий. За ними выбрался из густых зарослей капитан Гонзатко, хмурый и пожелтевший.

– Положите его здесь, – прохрипел он, потер себе лоб, оглядел, словно удивляясь, цепь людей, стоящих в нерешительности, еще больше нахмурился и закричал: – Чего уставились? Разойдись!

Один за другим люди как-то смущенно подходили к тщедушному скорченному телу, лежащему на меже. Так вот он, Оплатка, – эта худая, торчащая из рукава рука, это мокрое от дождя, позеленевшее худое лицо, эта тощая шея. Господи боже, как он жалок, этот негодяй! Ага, вот у него пулевое ранение в спине, вот небольшая ранка за оттопыренным ухом, вот еще одна рана… четыре, пять, – всего семь ран.