Война (сборник)

– Пугаешь? Ты – меня?.. Зря, Лена. Человек, который однажды нашел в себе силы встать с колен, никогда больше не опустится на них, пока жив. Не надо меня пугать. Я и так все понял: либо с вами в одной упряжке, либо я – лишний свидетель. А вам неконтролируемые свидетели не нужны. Но меня и так слишком долго контролировали… Я, наверное, не очень правильно жил, Лена, не с теми спал, с кем хотел, не там работал, где мог бы… С людьми, наверное, не так поступал, как надо… Даже другу своему, который мне жизнь спас, помочь ничем не смог, рядом вовремя не оказался… Правду о его смерти узнал – да доказательств не уберег… Я словно не своей жизнью жил, Лена… Пойти мне с вами – это все равно что Илье на могилу плюнуть. Не сделаю я этого. Жизнь прожить по-человечески не получилось – так хоть помру с чистой совестью.

– Как знаешь, – сказала Ратникова. – Я тебя предупреждала как могла.

Она вдруг осеклась, будто поняв, что сказала что-то непоправимо страшное, качнулась было к Андрею, но натолкнулась на его взгляд и остановилась, опустив руки. Обнорский молча смотрел на женщину, которую когда-то спас, которой еще совсем недавно чуть было не объяснился в любви и которая только что пыталась вербовать его в свою контору, угрожая в случае отказа «непоправимыми последствиями». И не дай Бог никому, даже не самым хорошим людям, хоть в малой мере испытать то, что чувствовал Андрей, глядя на Лену Ратникову…

Обнорский медленно подошел к двери и, уже взявшись за ручку, обернулся – в глазах Ратниковой стояли слезы, которые она как-то умудрялась сдерживать.

– Жаль мне тебя, Лена, – сказал Андрей спокойным тоном смертельно уставшего человека. – Сука ты дешевая.

Открыв дверь, он вышел из домика и уже не услышал рыданий оставшейся в комнате женщины.

Выйдя из ворот виллы, он столкнулся с прогуливавшимся по улице «комбайнером», который, увидев лицо Андрея, даже не попытался снова изобразить из себя доброго весельчака. Обнорский вздохнул и спросил его:

– Ну что теперь?..

«Комбайнер» пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:

– Куда тебя отвезти?

Андрей настолько растерялся, что даже усмехнулся:

– А ты не знаешь?

– Куда скажешь – туда и отвезу, – ответил парень.

– Ну тогда поехали в гостиницу, – хмыкнул Обнорский. – Куда мне еще ехать-то… Жаль, старина, кабаков здесь нет. Ох и наебенился бы я сегодня…

Всю дорогу до гостиницы никто в машине не проронил ни слова. Лишь когда они уже въехали в Хай аль-Аквах, «комбайнер» повернулся к Андрею и негромко сказал:

– На всякий случай… Ты, конечно, парень и сам неглупый, но «директор» попросил еще раз напомнить: будет много проблем, если ты начнешь что-нибудь рассказывать, и у тебя, и у тех, кому расскажешь… Так что не надо, ладно?

Обнорский вымученно улыбнулся и спросил:

– О чем рассказывать-то?

– Вот и я говорю – не о чем, – подхватил провожатый.

Обнорский потер рукой левый висок и кивнул:

– Пусть ваш «директор» не волнуется. Некому мне рассказывать. Да и кто поверил бы? Так что не переживайте.

– А никто и не переживает, – улыбнулся «комбайнер». – Наше дело – предупредить…

Андрей поднялся на свой этаж, открыл дверь квартиры и прошел в свою комнату, не зажигая света. Там он прямо в одежде лег на кровать и закрыл глаза. Больше всего на свете ему хотелось уснуть и хоть на несколько часов оторваться от своей боли и памяти… И сон сжалился над ним…

Следующим днем была пятница – выходной во всех мусульманских странах. На завтрак Обнорский не пошел и пролежал чуть ли не до полудня на кровати, бездумно глядя в потолок, пока к нему в комнату не ворвался Шварц, тараща крупные черные глаза:

– Палестинец! Дрыхнешь, что ли? Слышал, что случилось-то? «Я хуею, Клава, в этом зоопарке».

Андрей сел на кровати и равнодушно взглянул на Вихренко, потирая рукой левый висок.

– Ты что, пил вчера, что ли? – удивился Сергей, посмотрев на его всклокоченные волосы, помятое угрюмое лицо и покрасневшие глаза.

– Нет, – качнул головой Обнорский. – Просто нездоровится… Что стряслось? Американцы десант высадили?