Война (сборник)

Совсем некстати вдруг вспомнилось, как месяца три назад, когда в ходе зачистки одного из чеченских сел Галанчежского района на фугасе подорвался его зёма из Новосибирска, неисправимый оптимист и балагур Сенька Разважев, Числов целую ночь строчил в палатке похоронно-покаянное письмо его бабушке. Сенькины родители погибли в автокатастрофе, когда парню не исполнилось и семи лет, так что растила и поднимала его бабка. Которая в молодости оттрубила всю Великую Отечественную связисткой, пройдя за четыре года от невеликого города Кролевец, что на Сумщине, до Будапешта… А вот ее внуку, до своего персонального Будапешта не хватило каких-то пары шажочков. «Так же как и Витьке Крестовскому», – неприятно резануло в мозгу у Числова, и чувство вины, уже в который раз за последние несколько суток, окатило горячей и липкой волной. Конечно, у Крестовского подходил дембель, теоретически его можно было бы и не брать на тот «выход». Ну а кого же тогда брать? У «стариков» на выживание шансов больше, чем у молодых… Хотя все это, конечно, теория. Как взвесить эти шансы? Как понять, где кому что выпадет?.. А то самое злосчастное письмо Сенькиной бабушке Числов тогда так и не написал. Промучился до рассвета, но слов ТАКИХ подыскать так и не сумел. А потому заявился с утра к канцеляристам и распорядился отправить в столицу Сибири сухую казенную депешу. Такую, где все четко, лаконично и черным по белому. С заранее проставленными точками над всеми «И». Вернее, над «Ё». Ибо все самое главное и самое судьбоносное в их жизни начиналось именно с этой буквы…

– Ну чего, пошли, что ли?

– Слышь, старлей! – сглотнув подступивший к горлу ком, хрипло сказал Сергей. – Ты это… Иди один, ладно? А я… я потом ей все скажу. На кладбище.

– Блин! Ты чё, капитан, глумишься надо мной? – рассердился Филиппов. – Да хрена ли ты?!. А вчера не мог сразу сказать? За свою тонкую душевную ориентацию?! Зачем мы тогда с тобой на два часа договаривались? Я бы уже давно, с утреца, по-быстрому смотался и сейчас бы уже сидел где-нить, бухал. За упокой души раба Божьего Виктора. А заодно и свою грешную отмачивал.

– Ну извини…

– Извини! – передразнил старлей и сердито развинтил пробку обратно. Сделал большой глоток. Выдохнул. – Ладно. Бог с тобой, золотая рыбка… Ступай. А я уж здесь сам… На кладбище-то точно придешь? Похороны послезавтра.

– Приду. Точно… И… спасибо тебе.

– Да что мне твое спасибо, – досадливо отмахнулся Филиппов и, не попрощавшись, поковылял к подъезду многоквартирного дома…

А Числов вышел на незнакомую улицу незнакомого города и медленно побрел куда-то, инстинктивно выруливая к центру. Питера он, конечно, не знал, но, как бы это сказать, не знал лишь вживую. А вообще-то, он много читал – и об этом городе, и о разных вымышленных и настоящих историях, которые в нем происходили…

В этом смысле в «багаже» Сергея были несколько городов, которые не представлялись ему такими уж чужими: Рим например, Париж или Лондон. Числов, вообще-то, даже и не мечтал побывать там, но почему-то был уверен, что если бы занесла судьба – не заблудился бы. Слишком много ассоциаций из литературы детства, из хороших книг, которые уходят не только в память, но и в подсознание. Вот так и с Петербургом – вроде бы чужой город, а чем ближе к центру – тем больше инстинктивных узнаваний.

Вот – Нева. А за Невой – Летний сад со знаменитой решеткой. А дальше – Михайловский, или Инженерный, замок, где убили Павла I, убили люто, шумно, трусливо… А вот Фонтанка – по ней можно выйти на Невский вроде бы… Если верить Окуджаве, по Фонтанке раньше любили гулять юнкера… Красивый город…

Числов шел как по огромному музею, вот только наслаждаться всей этой необыкновенной, странно-холодной красотой мешал так и не разжимающийся комок в груди. Он как сжался там – в квартире Ольги Валерьевны, так и… «Анестезия, мне срочно требуется анестезия!» – решил Числов. Он остановился, достал из кармана бушлата потрепанный бумажник, прошелестел там убогими купюрами. Нет, конечно, на стакан в каком-нибудь скромненьком заведении хватит, но… Есть минусы. Во-первых – пить в одиночку. Бывало и такое. Ничего смертельного, но и радости немного. Во-вторых – со стаканом во лбу уже куда-то в приличное место не пойдешь. А у Сергея мелькали мысли насчет Эрмитажа или, скажем, Русского музея. При других бы обстоятельствах и настроениях – он бы и раздумывать не стал, но сейчас… Все-таки очень сильно жало в груди…