Война (сборник)

Кроме того, Глинский старался приходить из «самоходов» не с пустыми руками – мать всегда давала ему с собой что-нибудь вкусненькое, и этими харчами он всегда подкармливал однокурсников. Ох, как много домашние харчи значат для укрепления внутриказарменного реноме на младших курсах! Знающие люди подтвердят. Нормальный курсант – особенно до третьего курса – всегда хочет есть, спать и вот ещё «ба-бу-бы»… Непроизвольная поллюция «выстреливала» порой на полметра. Хотя в ту пору большинство первокурсников были вполне невинными мальчиками, говорившими гораздо больше «о» женщинах, чем «с» ними, родимыми.

И ещё пара слов о «самоходном таланте» Глинского – это именно он придумал «отпугивать» патруль ношением объёмного бандажа-воротника. Начальник патруля, завидев курсанта в таком инвалидном ошейнике, уже как-то стеснялся, что ли, потребовать увольнительную записку – парню и так-то не повезло, шею сломал, теперь, наверное, комиссуют. Этот бандаж-воротник Боря, естественно, «экспроприировал» у матери, он был фээргэшного производства и внушал глубокое почтение. Естественно, ошейник пошёл на курсе по рукам, без «дела» не пролёживал и вскоре неформально был признан общевиияковским «ноу-хау».

А в нечастые легальные увольнения Глинский иногда брал с собой домой Виталика Соболенко. Он всё так же бегал за Борисом хвостиком. Глинский не сумел с ним по-настоящему сдружиться, просто жалел и, что называется, подкармливал. Зато Виталика очень полюбила Надежда Михайловна: ей очень нравились его услужливость и предупредительность – и картошку-то он почистит, и посуду-то помоет, и сто раз спасибо скажет, и чего в тарелку не положи – всё нахваливать будет… Золото, а не мальчишка. Правда, глазки почти всегда печальные. Ну да – мама-то далеко осталась…

От этого маминого умиления Боря как-то раз даже ощутил что-то вроде укола сыновней ревности… Но Соболенко таскать с собой всё равно не перестал, хотя многие этого как раз откровенно не понимали. Взять хотя бы того же Новосёлова, невзлюбившего Соболенко ещё с КМБ…

Гораздо спокойнее сокурсники воспринимали то, что Борис не «качал права» с начальством и не участвовал в «кампаниях неповиновения», вроде массовой стрижки наголо или заговора для направления курсовому офицеру (кличка – Плюшевый) по домашнему адресу всё того же конверта с дубовым листком. Ребята как-то инстинктивно понимали, что Глинский не трус и не лизоблюд. Просто – такой «по жизни». Но парень хороший, свой.

И ещё все видели, что Борис не искал дружбы с высокородными «мазниками», как многие. А ведь во многом именно эти «маз-ники» задавали внешние стандарты виияковской исключительности и были своеобразными законодателями институтской моды. Кроме того, дружба с ними нередко гарантировала благополучие не только в период учебы, но и после выпуска. Тем более что такого рода «зрелость» у многих обнаруживалась почти сразу после поступления. Борис же отзывался о «супермазниках» достаточно иронично, это его присказка: «Мы просто короли поп-музыки – forever!» – стала на курсе крылатым выражением…

Ну и, пожалуй, стоит упомянуть ещё и о том, что, кроме всего прочего, Борис удивлял однокурсников быстро замеченными техническими способностями. Он мог легко и быстро отремонтировать часы в случае несложной поломки. Мог открыть заевший замок на кейсе. А на втором уже курсе отремонтировал однажды в ЛУРе вышедшую из строя аппаратуру. Дело в том, что занятия по радиообмену в авиации (бортпереводу) пользовались среди курсантов дополнительным интересом. Ведь это первый шаг к вылету за границу. Некоторые курсанты, удивляясь тому, что этот технарь делает в языковом вузе, пытались даже прилепить ему кличку Кулибин. Но она не прижилась. Потом Глинского стали называть мухандис[151], а потом уже без филологического выпендрёжа, просто по-русски: Боря-Инженер. Вообще, в институте клички давали легко и почти всем. Часто они были удачными, остроумными и хорошо передавали сущность носителя, его оригинальность в чём-то. Иногда эти клички приклеивались на всю жизнь.

Младшего сержанта Новосёлова, например, за приверженность к порядку и дисциплине тут же окрестили иронично для военного вуза – Военпредом. Он, будучи от природы неглупым, сначала злился, но потом ждал, когда завершится жизненный этап. Кличка, как известно, не галифе, просто так на иной фасон не заменишь. А ещё на курсе Бориса учился Вивальди – субтильный паренёк, заработавший прозвище, естественно, за то, что окончил музыкальное училище по классу скрипки. В том же училище и у того же преподавателя, что и Башмет[152], кстати.