Но француз увернулся, взмахнув клинком, — он приготовился к такому неожиданному выпаду. Со всей силой он ударил мечом так, что казалось, молот ударил по наковальне, а глазеющие на происходящее люди увидели искры. Потом быстрым движением вниз он расцепил клинки и сделал шаг назад, широко открытыми глазами пытаясь увидеть следующее движение противника.
Весь трюк ирландца был в скорости. Его попытка удивить провалилась, но этот прием продемонстрировал силу и упругость его рук; не успела сталь остыть, как снова зазвенела в ударе, будто он хотел свернуть французу челюсть. Потом резким поворотом сабли он предотвратил удар в свой собственный живот.
Люди смотрели на них затаив дыхание; движения дуэлянтов были столь молниеносны, что только серебро оружий сверкало, как спица в колесе. Воюющие стороны невероятно точно согласовывали движения — свет, поворот ног, уверенный баланс. Податливая обувь ирландца скользила по неровной земле, в то время как француз твердо стоял в своих сапогах на подбитых гвоздями подошвами.
Крови пока не было, не считая царапины на горле Кула, но это мелочь. Оружие обоих имело разрушительную силу — и люди поняли, что эти два человека сражались уже не раз. Решили они так потому, что сами далеко не всегда предугадывали следующее движение своего противника, а эти двое сражались мастерски.
В следующее мгновение, пока Кул подымал саблю над головой противника, француз успел отступить на шаг, отразить удар, и пока соперник балансировал, ударил его точно в плечо.
Секундант тотчас же поднял вверх меч, а другой воскликнул: «Стоп!», и в тот же момент оба стояли на расстоянии трех шагов между ними с воздетым вверх оружием.
Тяжело дыша, француз молча глядел на своего противника. Стоящие поблизости от него слышали, как он пробормотал: «Проклятый трус». В последний момент француз развернулся, и острый край меча рассек плечо и грудь ирландца по диагонали.
Тут секундант объявил:
— Они оба ранены!
Кул, осмотрев рану в плече и побледнев от увиденной крови, поднял голову. Так оно и есть: по волосам француза на щеку струилась кровь.
Но Десерней коснувшись левой рукой головы, раздраженно щелкнул пальцами.
— Он не задел меня. Эту рану я получил в Лини.
— Должно быть, ударили рукоятью, — отметил один из сидящих на стене.
— Желаете продолжить? — спросил командир ирландца.
— Царица небесная, разумеется, — сквозь зубы, сдерживая стон, прорычал Кул.
В недоумении командир, немного помедлив, прокричал: «Идите!»
Последствия были невероятными. Француз начал атаковать, тогда-то свидетели происходящего оценили его настоящие силы. Его удары были сокрушительны. Меч плясал дугами и спиралями, тесня ирландца все дальше и дальше. Он не давал ему возможности оказывать сопротивление. Какими бы сильными ни были руки у ирландца, он оказался под стеной так быстро, что чуть не врезался в нее.
Тогда ирландец кое-как собрался с силами. У него был порван рукав, и кровь струилась с плеча на левую руку, но рана не остудила его пыл. Он умудрялся выполнять невообразимое количество прыжков, выпадов, приседал, пытаясь сбить француза с ног, но тот каждый раз перепрыгивал, порываясь снова ранить его в плечо.
Вдруг, ко всеобщему удивлению, великан улыбнулся. Это была мимолетная, неприятная усмешка, но означала она твердо принятое решение. Мгновение спустя все поняли, что это было за решение. Сверкнув мечом, француз ударил, ирландец покачнулся назад, секунданты в унисон завопили. Наблюдающие видели, как грудь ирландца пересекла линия, неровная кривая полоса рассекла его одежду, и на рубаху просочилось красное пятно.
Некоторое время ирландец скрючился, облокотившись на одно колено, тяжело дыша сквозь зубы. Француз тоже не мог отдышаться, он тоже был ранен, но не сводил широко открытых серых глаз с лица врага.
Ирландец с трудом поднялся и, в бешенстве, произнес искаженным от злости голосом:
— Игра окончена. Сейчас ты умрешь.
В растерянности командир пытался поймать его взгляд.
— Вы хотите сказать… вы желаете продолжить?
Зеленые глаза яростно сверкнули, и Кул бессвязно прошипел:
— Только попробуй остановить меня еще раз, и ты пожалеешь об этом.
С тех пор никто не слышал, чтобы командир проронил еще хоть слово. Бой был беспощадный и долгий, но противники сражались как львы, им уже нечего было продемонстрировать друг другу, но мастерство и желание победить, которое читалось на их искаженных лицах, преобладали.
Разрезая воздух на части массивным мечом, француз успевал говорить:
— Она просила пристрелить тебя как шелудивого пса.
— Скажи ей, пусть убирается к… — последние слова застряли в горле ирландца, когда он получил жесткий удар по шее.
— Но я сказал: «Нет».
Тот, кому были адресованы эти слова, похоже, не расслышал их. Он двигался, словно танцор в восточном танце, изящной, но губительной поступью. В полдень, блистая в бою, он умер.