Война сердец (СИ)

Волны белоснежных алансонских кружев, переливающегося шёлка шине [1] и серебряной парчи струились по полу, занимая внушительную часть спальни — комнаты со стенами, обитыми нежно-розовым жаккардом [2]. Вот уже битый час Урсула ползала на коленях по полу, расправляя подол и складки хозяйской юбки. Невеста, подобно каменному изваянию, стояла не шевелясь. Небольшая округлая грудь её подчёркивалась глубоким декольте. Осиная талия была затянута между пластинками китового уса так, что, казалось, её обладательница и дышать не в состоянии. Изящные руки невесты облачены в ажурные митенки. Тёмные кудри забраны в пучок, к которому прикреплялся шлейф-фата, отделанный лебяжьим пухом и длиною уходящий в бесконечность. — О! — восхищённо голосила служанка через каждую минуту. — Сеньорита Эстелла, вы... вы... красавица! — Угу... — Да вот не понимаю я всё равно, с чего ж вы такая грустная? У вас же сегодня свадьба, а не похороны! — Угу... Урсула, пожав плечами, больше не приставала с назойливыми вопросами.

Эстелла молчала. Лицо её не выражало ничего. Чёрные омуты глаз казались огромными на тонком лице. В них не было блеска — лишь печать обречённой покорности. Детская округлость щёк теперь уступила место хрупкой худощавости. Лицо восемнадцатилетней невесты заострилось, кожа выглядела полупрозрачной.

В открытую дверь ввалилась Берта — ещё более полная, чем раньше. Одетая в золотистое атласное платье, она напоминала подушку в праздничной наволочке. В руках женщина держала коробочку красного бархата. — Ах, какое великолепное зрелище! Здравствуй, дорогая. Ты восхитительна! — объявила она. — Бабушка... — Ну вот, готово! — Урсула, закончив расправлять платье, встала с колен. — Ох, и умучилась я с вами сегодня. Но вы божественны, сеньорита! У вас самое роскошное подвенечное платье во всём вице-королевстве. — Спасибо, Урсула. — Ох, сегодня такой великий день! — слёзно вздохнула Берта. — Даже не думала я, что с этой адской жизнью доживу до свадьбы моей дорогой Эстеллиты. А я тебе принесла подарочек, — Берта открыла коробочку. Внутри лежала аметистовая лилия. — Это фамильная драгоценность, — объяснила Берта. — Передается по женской линии первой невесте в семье. Её носила ещё моя прапрабабушка. Берта подошла, чтобы приколоть брошь к усыпанному крупным жемчугом корсажу невесты. — Не стоит бабушка, — Эстелла отстранилась. — Как это не стоит? Эта вещица приносит счастье. Когда я выходила замуж за моего дорогого муженька, царствие ему небесное, я надевала эту брошь, и мой брак был счастливым. И маменька моя, которая тоже надевала эту брошь на свадьбу, была счастлива в браке с отцом. Эта вещь — символ любви и счастья. В день своей свадьбы я буквально парила на небесах! — Берта мечтательно прикрыла глаза. — Бабушка, не настаивайте, я не надену, — упрямилась Эстелла. — Подарите эту штуку Мисолине через две недели, в день её свадьбы. Берта надула губки, как маленькая обиженная девочка. — О, я понимаю, ты волнуешься, дорогая. Любая невеста волнуется перед венчанием. Это естественно. Я всё понимаю. — Нет, бабушка, вы ошибаетесь. Я абсолютно спокойна. Все мои волнения давно умерли и похоронены. Я мертва, и никакая брошь здесь не поможет. — Чего это ты мелешь, девочка? Какой вздор! — запротестовала Берта. — Тебе годков-то всего восемнадцать, а ты брюзжишь, как старуха.

— А есть разница? — Эстелла повела обнажёнными плечами. — Будь мне восемнадцать, двадцать, тридцать или восемьдесят, это ничего не меняет. Всё осталось в прошлом. Как-то раз, когда я была маленькая, я услышала, как мама сказала, что после венчания с папой, её жизнь закончилась. Тогда я не понимала, почему она так говорит, ведь папа был хорошим, но теперь понимаю. Я ещё пока не замужем, хотя это лишь вопрос времени, но моя жизнь уже закончена. Она никогда не станет прежней, и сейчас я понимаю маму гораздо больше, чем в детстве.

— Мама всю жизнь прожила без любви, но она знает что такое быть любимой — папа её любил, и дон Арсиеро любит. Хотя она не знает что такое любить самой. Она не испытала настоящей любви. Самое ужасное, что я её испытала. И это гораздо хуже — жить без любви, зная, что она существует не только в книгах. Но у меня её больше не будет, — всю эту тираду Эстелла произнесла, храня каменное выражение на лице.