Война (СИ)

— Бух! Бух! Бух! — разрывались гранаты, закинутые в гущу уже спешившихся маньчжуров, которые пытались как-то организоваться для согласованного штурма флешей.

Не получилось организоваться ранее грозным, пока не встретились всерьёз с русскими, воинам. Пусть разрывная сила гранат не столь велика, чтобы считать это оружие могущим сломить любого противника, но ведь до сих пор не прекращали палить стрелки, уже выбив ближайших вражеских командиров и продолжавшие отстрел уже рядовых воинов противника. Всё ещё громыхали орудия, засыпая картечью-дробом врага, накатывающего в пятистах-четырехстах шагах от флешей.

— Побоище! — прокомментировал ситуацию Пётр Иванович Албычев.

У него было время подумать и даже дать оценку творящемуся, а вот у Рукина такой возможности не было. Он управлял боем непосредственно «на передке», и всеми поступками полковника руководствовала главная цель — уничтожить врага.

Гранаты возымели действие, не дали случиться приступу, но маньчжуры всё никак не отступали, продолжали концентрацию для очередного рывка.

— Нас не обойдут с фланга? — несколько суетливо спросил Албычев у Верещаги.

— С одной стороны река, по бокам наши кораблики с пушками, далее ров с водой… — Верещага задумался и нехотя добавил. — Не должны, но уж больно настырно они в лоб бьют. Разумение же должны имать, что сточат так войско.

Албычеву нравилась эта вот черта наказного атамана. Никита Верещага никогда не страдал излишним гонором и всегда оценивал противника, сравнивая с собой. Вот он, казачий атаман, не стал бы бить только в лоб. Так почему же это делают маньчжуры, уже потерявшие более тысячи своих воинов, если не больше, так как творящееся на флешах видно плохо из-за постоянного дыма. Хорошо ещё, что лёгкий ветерок присутствует, периодически приоткрывает завесу боя.

— Пойду я, — как-то буднично сказал Верещага и засобирался спускаться с крепостной башни, где и был главный наблюдательный пункт.

— Это куда? — спросил Албычев и сам понял, чего опасается казак.

— Туды, куды и ты! Пойдём супостата бить! — сказал Никита и стал спускаться.

Ходят слухи по войскам, да и среди люда обывательского, что есть у казаков какие-то характерники, что и колдуны, и вещуны, и ещё непонять кто. Но, нет, не было таких вот казаков, которые молниями кидают или ещё как колдуют. Просто у опытного казака, который живёт в постоянном ожидании засады, нападения, вырабатывается на подсознательном уровне то, что в будущем назвали бы интуицией. По ряду признаков их мозг может подать сигнал тревоги и заставить казака действовать предупредительно. Верещага видел бой, и он не до конца понял, что мог задумать враг, но уже чуял, что задумка эта есть.

Вдали, в версте от быстро отстроенной и укреплённой крепости Албазин, всё ещё раздавались взрывы, слышались звуки выстрелов из винтовок, а Верещага направил свои личные пять сотен казаков по правую руку, а четыре сотни стрелков под прямым командованием Петра Албычева отправились по левую руку. Там был ров, туда пустили воду от Амура, там же находились по пять орудий на гребнях вала. Узкое дефиле не дало бы противнику наступать широким фронтом. Несколько заболоченная местность и растительность позволяли не сильно беспокоиться об ударе с флангов, тем более, что с каждой стороны стояло по два корабля, ставших, скорее, стационарными батареями на реке. У кораблей в сумме было двадцать два орудия.

— Бах-ба-бах, — раздалось со стороны реки, как раз оттуда, где аж на четырёх якорях стоял один их кораблей.

— Вот же… — Албычев чуть не сказал «чёрт», характеризуя Верещагу, но сдержался и перекрестился, чтобы Бог не гневался об упоминании нечестивого даже в мыслях.

Маньчжуры действительно решили ударить с флангов, посчитав, что русским придётся бросить все силы на то, чтобы отразить атаку в лоб. Расчёт был не лишённым здравого смысла, если бы маньчжурские командиры имели понимание тактики ведения современной войны. Они не изучали опыт польских компаний, наверняка даже не знали о том, как именно удалось разбить огромное войско турок под Эрзерумом, потому для них всё в новинку.

Уже скоро показались бегущие маньчжурские пехотинцы и лучники. Луки у врага, да, были неплохими. Если бы пришлось опираться в бою только лишь на пищали, которые и стреляли-то на пятьдесят-шестьдесят шагов и «в ту степь», такая атака имела все шансы увенчаться успехом. Но русское воинство вооружено винтовками, лишь ополчение из вольных частью ещё пользовало пищали. Впрочем, в этом же ополчении было немало и хороших лучников. Поэтому вместе с залпом из винтовок, выстрелом всех пяти пушек картечью маньчжуры получали более полусотни стрел, летящих на их головы. Всё же выстрелы с превосходящей высоты из русского композитного лука — это и дальность, и мощь.

Албычеву особо и не пришлось командовать. Каждый воин, не говоря уже о командирах, знал свой манёвр и свои алгоритмы действий. Не происходило ничего сверх того, что потребовало бы от русских воинов выдумки новых тактик. Шёл отстрел врага.