Война (СИ)

— Дай мне одеться, я не снежная дева, радоваться холоду.

Хорошо, домашнее платье тут было, и с вечера осталась накидка, сама, без служанки справится. Оделась, опустилась на стул напротив. Глупо разговаривать с ним из угла, так хоть глаза видно. Коснулся ее запястья, молодая женщина отстранилась. Раньше, даже испытывая ненависть, все равно невольно рассматривала его. Сейчас не хотелось, будто сидело рядом что-то очень безобразное. Пересилив себя, подняла взгляд — не слишком-то почитаешь по его лицу, но хоть что-то.

Ощутила запах холода, снега… а раньше была хвоя и зеленые яблоки. Но он живой, рука теплая, и у кожи, у губ — и при свечах видно — вроде, нормальный оттенок, не мертвенно-голубоватый или еще какой, не годящийся для человека. А, какое все это имеет значение!

— На сей раз ты пришел без цветов.

— Вокруг без того довольно белого. А тебе не нужен лишний знак внимания от меня.

Неприятно стало от этих невинных в общем-то слов. Или привычка уже — искать задний смысл во всем, что он говорит?

— Расскажи, как все было, — почти потребовала она, — Об этой… смерти.

Под сердцем екнуло — а если сейчас согласится, и это будет последнее услышанное в ее жизни?

— С удовольствием, и даже слова молчать с тебя не возьму. Сама никому не проговоришься.

…В начале зимы, увидев Энори на мостике ночью, она потеряла сознание. Но так страшно ей не было. А ведь он всего лишь выполнил ее просьбу-требование и рассказал. Свеча мерцала, казалось, не свет, а кровь разлита на столике. Что он сделал… не Энори, нет… что теперь будет с Хинаи…

— Хватит, — в лицо Лайэнэ бросился снежный вихрь. Она задохнулась — и пришла в себя. Гость ее отряхивал снег с рукава. Окно было распахнуто — видно, наклонился и зачерпнул снаружи. Ощутила почти благодарность за такой человеческий способ.

— Мы можем говорить дальше?

— Ты прав, я никому не скажу… Но у меня остались вопросы. По слухам, тебя видели в разных местах. Но ты не призрак, и сквозь стены вряд ли пройдешь. Ты отводишь глаза?

— Это нетрудно. Люди все равно видят то, что им заблагорассудится, а не что есть на самом деле…

Она вспомнила, как белела на груди тонкая ниточка шрама — будто не так давно порезали кожу. Думала, на нелюдях не остается следов от ран. Хотя на горле нет ничего — верно, вскоре исчезло бы и то напоминание о стреле.

— Каково тебе было умирать? — спросила неожиданно для себя. Он повел плечом:

— Не слишком приятно. Тагари невольно поступил умно… когда из тебя вытекает вся кровь, остаться в живых трудно. Ударь он меня острием хоть в сердце — я дотянул бы до вечера, а там сумел бы поправить дело. Я могу жить и с большой кровопотерей, но не такой же! И дышать нечем.

По его лицу мелькнула тень отвращения. Видно, и впрямь несладко пришлось.

— А потом еще на костер… если бы не Тэни, я долго бы не сумел вернуться.

— Значит, тогда, после крепости, ты и вправду к нему приходил… И если бы в Дни мертвых мальчика не охраняли…

— Думаешь, легко восставать из мертвых?

— Тебя так любит эта земля, что позволяет приходить снова и снова?

— Может быть, наоборот. Я ей не нужен.

Лайэнэ помолчала.

— Ты, говорили, слышал, как травинки шевелятся в поле, умел видеть чужие сны. Как мог позволить ему полоснуть ножом по горлу?

— Я привык читать его гнев… и, живя среди людей, потерял чутье, — в голосе сквозило недовольство, — Был занят другим — и не понял, что злость Тагари имеет отношение ко мне — настолько. Он часто на меня сердился раньше… я не придавал этому значения. Но сейчас нет смысла о прошлом. Скажи, это ты настояла на том, чтобы мальчика отвезли в Лощину?

— Я.

— Надо же, Кэраи тебя послушал…

— Оставь ребенка в покое.

— С какой стати? Он мой.

— Он дитя человека, а не горной нечисти. И не твоя собственность.

— По-твоему, я тварь, которая не имеет права существовать. Быть может. Так хочешь защитить мальчика… Но тянется он — ко мне, а не к родному отцу. От того за всю жизнь не услышал доброго слова. И от Кэраи — лишь то, что помогло бы завоевать доверие, Тайрену все же наследник Дома. Эти люди даже не знают, какой он и на что способен. Разве им был нужен больной ребенок?

Повисло молчание. Пламя подрагивало, будто мерцанием пыталось разбить тишину.

— В Лощину тебе хода нет, — наконец сказала Лайэнэ. — В сами храмы уж точно.

— Смотрю, ты скоро устроишься нянькой в дом Таэна. Я не за этим сюда пришел, к тому же сделанное уже сделано. Тайрену увезли.

Плохо, подумала молодая женщина. Очень плохо. Он не смиряется с поражениями. Сейчас в Лощине за мальчиком наблюдает ее человек, но лишь наблюдает издалека, не больше…

— Что ты от меня хочешь?

— Тебя рядом, как раньше.

— Рядом? Охотничьих птиц подзывают свистом, привязывают за лапы и закрывают им головы колпачком. Но они и то свободней.

— Только их никто не спрашивал, натаскивая на охоту. А я могу кое-что тебе предложить.

— Что же?

— Спокойные ночи для горожан — те, что я проведу возле тебя.

— У тебя останется довольно других ночей. Да и дней.

— Скажи это тем, кто мог бы спастись.

Лайэнэ прикусила губу — сильно, почти до крови; лишь почувствовав боль, спохватилась.