Война (СИ)

— Пожалуй, я все же посплю, — сказал вскоре один, сооружая себе ложе в снегу. — Ты покарауль, разбудишь потом. Товарищ его согласился, и какое-то время противостоял лесу и ночи, но вскоре сон сморил и его.

Энори остался один, и какое-то время с грустью смотрел на опадающие в пепел огненные языки. Потом достал и куртки женский гребень: вспыхнула россыпь камешков.

— Выходи… Тебя не было слишком долго.

Женщина склонилась к огню, нехотя подсовывая в него веточки. В аккуратной высокой прическе камни поблескивали искрами. Круглолицая, ухоженная, не понять, хороша или нет: сквозь мягкость черт просвечивало хищное, острое. Ей подходило платье — черные пионы на розовом.

Не сразу вновь обратился к ней. А она сидела, то кутаясь в шелковый свой наряд, словно тот мог согреть среди снега, то едва ли не сбрасывала его с плеч — никак не могла понять, чувствует жару или холод, или совсем ничего. Тонкие пальцы с острыми ноготками впивались в кожу, оставляя быстро исчезающие царапины.

— Мне неприятно возиться с огнем.

— Придется. Теперь ты принадлежишь мне.

— Это мое несчастье.

— Поздно об этом думать — надо было проявить больше ловкости, не отпускать девочку там, в холмах.

Женщина поджала губы; напоминание о неудаче, даже произнесенное мягким тоном, ранило — и то, что она не была живым человеком, помехой не стало. Она сказала другое, глянув через плечо:

— Эти люди спят.

— Да.

— Убить их?

— Зачем?

— Я голодна.

— Не настолько, и скоро получишь много. А с ними мы вместе вернемся в лагерь, они ничего не запомнят, кроме того, что я хорошо знаю дорогу.

— Ты сделал так, что оба уснули.

— Это легко. И лучше для них — пусть отдохнут, — Энори прибавил задумчиво: — Они пытались слышать голоса мертвых с той стороны, где тихо, но сейчас умершая сидит среди них, и они никогда о том не узнают.

— Ты слишком многим позволяешь жить. Даже мне, — тускло рассмеялась женщина.

Голос ее был пылью — слежавшейся, плотной, издали похожей на мягкую ткань.

— Как тебя звать? — спросил.

Она не ответила. Энори повторил вопрос, будто спрашивал в первый раз.

— Мое имя давно мертво, — сказала она неохотно. — И тем более не тебе его знать.

— Я же должен как-то обращаться к тебе.

— Здесь нет других, и никогда не будет, пока мы наедине. Не пытайся изображать учтивость.

— Как знаешь… Твое имя, наверное, часто называл муж, даже будучи мертвым?

Ее лицо закаменело.

— Я буду звать тебя Яаррин. Красный цветок…

Она все-таки оставалась женщиной, и любопытство не вытравила даже смерть:

— Почему?

— Красота и кровь… все это ты.

— Не ври, что считаешь меня красивой, — усмехнулась женщина.

— Я видел многих гораздо лучше, — легко согласился он. — Живых. А еще… среди моих цветов были и хищные. Часть их — невзрачные, не привлекут внимания, но если вглядеться, насколько они совершенно устроены для убийства, понимаешь, как хороши.

— Ты знаешь, что сказать женщинам. Но зачем они тебе? — тори-ай подкинула пару веток в гаснущий костер, но пламя их не взяло. — Ты не мог стать настолько человеком, чтобы находить удовольствие в чьих-то ласках. А управлять другими можешь и без посредниц.

— Видела представления с марионетками? Как думаешь, зачем людям их помощь? Ведь можно сыграть самим… Но не только поэтому.

— А почему?

— Слишком многое пришлось бы рассказывать. Не тебе, да и любопытство твое уже остывает, как эти угли.

Больше они не произнесли ни слова, и, когда костер погас, среди черных пятен и силуэтов ночи стало больше на два. К рассвету силуэт остался один — женщина вернулась в гребень. Энори с грустью посмотрел на кострище — где-то под слоем пепла еще теплилась красная искра — и устроился в снегу, будто спал.

Глава 13

Майэрин оставила служанку у входа — та побаивалась умерших. А сама, завернувшись в темно-серую шерстяную накидку, бродила по занесенным снегом тропинкам. Зимой траурные одежды носили только дома: попробуй выйди на мороз в платье из простого холста…

А вот прическу ее скалывали шпильки из дерева, не покрытые даже лаком, не говоря о резьбе или драгоценных камнях.

Единственное место, куда ее отпускали одну. Сейчас здесь было лучше, чем дома — там постоянный страх, шепоты по углам, но ей и сестрам не говорят ничего. Правда, она и сама понимает. А дядя обрывает все разговоры о будущем семьи…

Никто не удивится, что Майэрин предпочитает бродить среди незримых теней.

Сторожа следили за порядком здесь, на кладбище, предназначенном для богатых, счищали снег с вымощенных камнем дорожек.